подтверждения ускоряющегося экономического отхода от коммунизма, было критическим посылом сообщений Хаскелла из Москвы: большевики не собирались отстраняться от власти. Фактически, писал полковник, советское правительство «мертвой хваткой держало Россию», хотя ему «не хватало поддержки и доверия людей. Ни одна оппозиция не осмеливается поднять голову». В своей телеграмме от 20 октября он назвал две конкурирующие большевистские фракции: умеренных сторонников Ленина и радикалов Троцкого. В то время это было распространенным предположением и совершенно безосновательным. К 5 ноября его анализ продвинулся дальше этого: «Советский контроль завершен, и никто не выступает против него. Никаких признаков серьезного раскола в рядах коммунистов, хотя очевидно, что должно быть некоторое недовольство поворотом дел». Итак, в конце концов, не было никакой надежды на то, что товарищ Троцкий застрелит товарища Ленина и, наконец, положит конец всему большевистскому проекту в пароксизме саморазрушительного насилия.

Все отчеты следователей соглашались с Хаскеллом в том, что российский эксперимент по построению коммунизма закончился. Гудрич проинформировал Гувера, что, хотя Ленин уверял своих коллег, что НЭП был всего лишь стратегическим отступлением, это означало «такой полный отказ от основополагающих принципов коммунизма, что мне все равно, как они это называют, тактикой или нет, это знаменует полный крах коммунизма». Его коллеги из АРА были единодушны в этом вопросе. Ленин «сорвался с катушек» на сленге, излюбленном работниками благотворительной организации, которые читали переводы газетных сводок его октябрьских выступлений. В то же время все могли видеть, что большевики оставались, по излюбленному выражению арабов, «крепко в седле».

Это было странное и неудовлетворительно противоречивое послание. Коммунизм умер, но коммунистическая власть была неоспорима. В будущем России больше не было кронштадтских восстаний. Революционных радикалов не постигла та же участь, что и их жертвы, подобно тому, как самого Робеспьера в конечном итоге сопроводили на гильотину. Предполагалось, что все обернется не так.

Совет Хаскелла заключался в том, что Соединенные Штаты должны воспользоваться открытием путем «конструктивных действий». Хатчинсон в частном письме Брауну мог позволить себе быть более прямым: Соединенные Штаты должны признать советское правительство фактическим правительством России. «Сейчас, в свете заявлений Ленина и Чичерина, складывается впечатление, что настоящее время, возможно, является психологическим моментом и для этого шага». Гудрич, вернувшись в Вашингтон, начал излагать то же самое.

Но Гувер и Хьюз сопротивлялись, не в силах представить, что власть большевиков сохранится. По аналогии Гувера, это все еще был вопрос неизбежного продвижения маятника. Смешанная экономическая система, подобная НЭПу, была неестественным созданием, которому суждено было развиться в настоящий рынок. Вашингтон мог бы способствовать этой эволюции, поддерживая политику настороженного ожидания, вынуждая большевиков отступать еще дальше, постоянно повторяя требования о том, что советские власти должны признать свои внешние долги, восстановить национализированную собственность, прекратить свою пропагандистскую кампанию и вернуться к нормальной экономической системе, основанной на правовой защите собственности. Предполагалось, что правительство Ленина не сможет удовлетворить эти требования и сохранить свою политическую власть. Столь бдительное ожидание, по сути, означало ожидание падения большевиков. Поскольку организация АРА в настоящее время действует в России, у правительства США был специальный инструмент, который позволял ему отслеживать эти события — и, возможно, действовать, когда придет время.

ГЛАВА 4. ЗАПУСКАЕМ ШОУ

Работники по оказанию помощи на фронте борьбы с голодом понятия не имели о предстоящем расширении своей миссии, и большинство из них оставались в неведении, пока это не стало реальностью в январе 1922 года. Как бы то ни было, у мужчин на местах было полно дел с огромной задачей прокормить миллион детей в течение зимы.

Поезда с продовольствием прибывали в Казань, Самару, Симбирск, а к середине октября — в Саратов, за которыми в конце месяца последовал Царицын, расположенный на нижней Волге, где река поворачивает налево к Каспию. Это были поволжские «округа», как АРА называла свои административно-территориальные единицы. Они примерно совпадали с соответствующими российскими губерниями, которые были названы в честь своих столиц. АРА скорректировало границы кое-где, когда практические соображения, такие как расположение склада или штраф на железнодорожную магистраль, приводили доводы в пользу отнесения того или иного провинциального региона к смежному округу.

Сами по себе пять приволжских округов составили бы значительную миссию, однако, как подтвердили американские расследования, популярное выражение «голод на Волге» преуменьшало масштабы российского кризиса. К концу октября АРА образовала два обширных округа на востоке. Один из них был с центром в Уфе, на западных склонах Уральских гор, и включал большую часть Башкирской автономной Республики. Кормление детей в Уфе началось 16 ноября, были предоставлены запасы продовольствия на пятьдесят тысяч человек. Последующие расследования показали, что голод в регионе носил эпидемический характер, поэтому в следующем месяце этот надел был увеличен до семидесяти тысяч. Это было только начало: в течение нескольких месяцев Уфа станет крупнейшим районом АРА, как территориально, так и по объему помощи, обеспечивая ежедневным питанием более 1,6 миллиона детей и взрослых.

Другим заволжским округом был Оренбург, столица Киргизской Автономной Республики, расположенный на юго-восточной окраине Европейской части России, где южные хребты Уральских гор переходят в заросли степи, которые в то время были Бесплодными землями России. В отличие от Уфы, Оренбургская область не была включена в официальную советскую зону массового голода.

Обе окружные столицы находились почти в тысяче миль от Москвы, что создало бы особые проблемы, возможности и приключения для расквартированных там людей. Для всех участников проблема расстояния усугублялась разреженностью и плачевным состоянием транспортных и коммуникационных систем России. (См. Карту, стр. 200.)

Сеть железных дорог, ведущих к Волге и вдоль нее, была достаточной, но дальше на восток она значительно редела. Город Уфа находится на Транссибирской магистрали, которая пересекает Волгу у Самары; но в республике Башкирия, которая составляла большую часть Уфимского района АРА, в те дни не было железной дороги и только одна судоходная река — и то всего на несколько недель весной. Город Оренбург был расположен на однопутной линии, которая отходила от Транссибирской магистрали к востоку от Самары. В Оренбурге линия разветвлялась, одна ветка шла на юго-восток к далекому Ташкенту, другая тянулась на восток на 150 миль вглубь Киргизской республики, где заканчивалась тупиком. В противном случае человек путешествовал по реке или дороге или, чаще, по равнинам.

Плачевное состояние российских железных дорог, о котором впервые сообщил Кэрролл по прибытии в Москву, было наглядно передано в телеграмме Хаскелла в Вашингтон от 20 октября: «Железные дороги срослись, дорожное полотно не отремонтировано, сошедшие с рельсов вагоны выброшены в кювет. Тысячи вагонов разрушаются на подъездных путях, где из-под них были удалены рельсы и шпалы. «Как и опасался полковник, такое положение дел сильно осложнило доставку гуманитарной помощи, особенно после того, как начал выпадать снег. Это также затрудняло передвижение персонала АРА, американцев и советов, внутри их округов, а также между округами и