важная работа, но она по-прежнему оставляла Кэрролла в подчинении у Хаскелла, и оба мужчины, похоже, с первого момента поняли, что их отношениям суждено плохо закончиться. Хаскелл сразу почувствовал, что Кэрролл был невольным подчиненным. В своих первых письмах в Лондон и Нью-Йорк он не мог не упомянуть, как трудно было «старым членам АРА». приспособиться к его руководству и системе, что им потребуется время, чтобы занять достойное положение. Что касается Кэрролла: «Я бы хотел, чтобы он немного приободрился. Ему довольно сложно сосредоточиться на части дела, которым он руководил в целом». 5 октября Хаскелл сообщает, что все идет хорошо, что все «играют в игру» и что он полностью доволен Кэрроллом — хотя, если Кэрролл хочет «отдельное независимое шоу», он надеется, что Браун попытается найти ему такое. Возможно, полковник надеялся, что АРА планирует продвижение в Китай или дальше на восток. На данный момент Хаскелл в своей переписке занял позицию решительного давления, пообещав 28 сентября Эдгару Рикарду, генеральному директору АРА в Нью-Йорке, что «работа будет выполнена в отличной форме».

Вот как обстояли дела, когда Грегг вернулся с Волги в последние дни сентября и обнаружил, что «тщательно выстроенные планы Кэрролла взлетели выше воздушного змея». Именно так он описал это в довольно взвинченном письме Шафроту, в котором объявил, что «удар обрушился со всей силой». Ударом, конечно, стало прибытие Хаскелла и его свиты: «Она — какая-то вечеринка, и я готов к Польше, если бы не Шеф и Лондон». Грегг указывает, что двое мужчин ожидали такого вторжения: «Мы были абсолютно правы, предполагая, что там будет большая толпа новых людей с новыми идеями, которые, по их мнению, в точности совпадают с нашими, и с армейскими манерами и дисциплиной, которые делают каждый отдаваемый ими приказ скорее обузой»; тем не менее, «Это хуже, чем мы себе представляли, и это уже кое-что значит».

Они были высокомерны, эти аутсайдеры, с их разговорами о «наведении порядка из хаоса», как будто те, кто предшествовал им, просто топтались на месте. «Мы с Кэрроллом оба испытываем отвращение, и мне кажется, что вечеринка вот-вот закончится для нас грандиозным финалом отставок». Люди АРА привыкли к свободной, децентрализованной организации; Хаскелл намеревался навязать им централизованную систему военного типа. Они избегали перерыва, говорит Грегг, надеясь, что ситуация улучшится, но перспективы были неутешительными: «Кэрролл и я можем отправиться в путь в любой момент, так что готовьтесь к новостям и будьте готовы переехать, если пожелаете. Это крутая компания, и их очень много».

Это было нечто большее, чем просто неудачное начало, потому что 7 октября Грегг, хотя и все еще в Москве, звучит еще более взволнованно. План операции Хаскелла, как он подтверждает Шафроту, «чужд всем нашим идеям». К настоящему времени в миссии было сорок девять американцев, большинство из которых собрались в Москве. «Здесь собралась масса людей, которые имеют мало или вообще ничего общего с оказанием помощи детям, а благодаря сильной армейской атмосфере мы могли бы поверить, что вернулись во Францию». Среди прочего, Грегг имел в виду назначение Хаскеллом начальника штаба, через которого должны были вестись все дела между директором и его подчиненными — армейская договоренность, совершенно чуждая АРА. Более того, Хаскелл и его адъютант передавали свои инструкции, как устные, так и письменные, в отрывистой, безошибочно военной манере, то есть так, как если бы они отдавали приказы. Помимо того факта, что все это противоречило обычному способу ведения дел АРА, по-настоящему взбесило то, что это, упор на иерархию и дисциплинарный тон, было именно тем, с чем, как думали спасатели АРА, они навсегда покончили после демобилизации. Это оживило воспоминания об их бесславных днях в учебном лагере.

Без этого контекста вспышки Грегга казались бы просто театральными. «Мы определенно убеждены, что Шеф продал нас». Это шокирующее заявление, исходящее от одного из выдающихся исполнителей в организации, идеал которой предполагает беспрекословную лояльность Начальнику. Сам Шафрот, возможно, был удивлен, прочитав это, хотя, возможно, срочное дело по спасению десятков тысяч голодающих и бесчисленные практические детали, которые оно включало — размещение складов, обустройство кухонь, организацию продовольственных комитетов, наем персонала и так далее — возможно, эти отвлекающие факторы не позволили ему оценить значение потока взволнованных предложений Грегга. Однако один отрывок, должно быть, заставил его задуматься: «Перейдем к делу: если дело дойдет до шоу, определимся, будет ли это армейское шоу или A.R.A. покажите, мы дадим вам знать коротким сообщением, например, «возможно, сможем уйти» или чем-то подобным, указывающим на то, что, насколько нам известно, все в порядке и мы в пути».

Конечно, угроза дезертировать с миссии была еще далека от реальности. Но запись указывает на то, что дело могло бы дойти до открытого перерыва, если бы не прибытие в Москву Вернона Келлога утром 2 октября, как раз в тот момент, когда крышка была готова сорваться. Келлог сопровождал первый продовольственный поезд до Волги и провел собственное расследование голода, прежде чем вернуться в Москву, а оттуда отправиться в Лондон и Соединенные Штаты, где он проинформировал руководителей АРА и самого Гувера о ситуации в России.

Келлог, профессор энтомологии в Стэнфорде и давний друг и соратник Гувера, руководил бельгийской службой помощи из Брюсселя в качестве своего первого заместителя в 1915-16 годах, затем стал его помощником в Управлении продовольствия с 1917 по 1919 год, прежде чем служить в АРА в Европе, некоторое время возглавляя миссию в Польше. Еще до выхода на поле он предвидел, что впереди будет плохая погода. Из Лондона 8 сентября он написал Гуверу о беспокойстве среди сотрудников Брауна по поводу Хаскелла, который в тот момент находился на корабле, направлявшемся в Англию. «Я буду в России, когда приедет Хаскелл и его группа, увижусь с ним и постараюсь, чтобы он понял наш метод работы... Я знаю Хаскелла и могу говорить с ним откровенно. «Так получилось, что именно откровенный разговор Келлога спас ситуацию в первые дни октября, поскольку он смог наладить взаимопонимание между фракциями.

Плохое настроение в Москве, которое улеглось лишь временно, усугубилось в те первые недели огромным напряжением, связанным с организацией операции по оказанию помощи в стране, где все казалось разрушенным, люди были вялыми, и было невозможно действовать так, как привыкли действовать американцы. То, что работникам по оказанию помощи приходилось держаться в такой тесноте, делу не помогло. После четырех ночей, проведенных в железнодорожных вагонах, Хаскелл перевел свою группу в тесные помещения, где большинство мужчин были расквартированы по типу общежития и питались в одной переполненной столовой. Хаскелл сообщил Нью-Йорку через неделю после прибытия, что «такие вещи, как ванны, неизвестны, и ни у кого не было настоящей ванны с тех пор, как они покинули Лондон». Грегг