наклонить, и он должен был понять…

Да он и понял, она знала, просто делать не стал. Он перехватил ее за руки и мягко отстранил от себя.

— Нет, — тихо сказал он.

— Почему нет?

— Потому что мне не нужна любовь из жалости. Еще раз, я не собирался ни в чем признаваться и грузить вас этим. Моя любовь — это моя проблема. Если вы думаете, что я буду мстить вам за отказ, то очень зря. Я буду делать то же, что и раньше, и только в ваших интересах.

— А если я хочу быть с тобой?

— Отказать вам в этом тоже в ваших интересах.

— Только из-за внешности?! — возмутилась Лана. Ситуация с удручающей скоростью катилась к абсурду.

— Не только, хотя из-за внешности тоже. Из-за социального престижа, если угодно. Я никогда не смогу вести себя, как тот же Охримовский, а это важно для карьеры. Ну и про психические проблемы нельзя забывать. Сколько бы я ни лечился, это не отменяет то, что было. Чувства, к сожалению, мешают контролю.

Он ведь действительно верил себе, Лана видела. Считал себя дефективным, испорченным так безнадежно, что уже не исправить. Не ненавидел себя, и Лана допускала, что женщины у него были — и с ними он общался иначе. Но ее он любил настолько сильно, что хотел для нее большего, чем мог дать сам.

Доказывать ему что-либо было бесполезно, его упрямство переигрывало даже любовь. Поэтому Лана все же вернулась к нему, зная, что он не оттолкнет, побоится причинить боль. Она поцеловала его сама, не оставляя ему выбора, а он просто не двигался. Лишь когда она отстранилась, чтобы посмотреть на него, прошептал:

— Не надо…

— А я хочу!

Она и правда хотела. Сложные эмоции, не покидавшие ее в эти дни, перерождались в желание. Она никогда не считала Павла уродом, хотя и не любила его. Но она тянулась к его любви — потому что никогда еще не сталкивалась с чем-то настолько сильным. Он завораживал ее, она хотела узнать больше…

А он не позволил.

В какой-то момент он почти поддался, упустил наконец свой безупречный самоконтроль. Павел прижал ее к себе обеими руками, сильно, хоть и не больно. Он не пытался агрессивно забрать ее себе, он, скорее, держался за нее, как утопающий держится за ту самую соломинку. Он, строго управлявший всей своей жизнью, на секунду допустил, что получил нечто, чего по-настоящему желает, о чем мечтает…

Но он, на собственную беду, был слишком умен и слишком силен, чтобы поддаться страсти. Момент прошел, и Павел стал прежним. Лана не сомневалась, что ему больно сейчас, он снова замкнулся где-то глубоко внутри себя.

— Хватит этого, прошу, — только и сказал он.

— Хорошо, — Лана смиренно опустила голову. — Только возвращайся со мной в Москву, пожалуйста.

Оставлять его здесь она не собиралась — наедине с опасно пустым домом и мыслями о том, что он способен усложнить жизнь женщины, которую любит.

— Зачем тебе это?

— Скоро показ, я хотела, чтобы ты был там.

— Ты надеешься взять меня измором? — нахмурился он. Павел пока и сам не заметил, что упустил свое холодно-оборонительное «вы».

— Нет. Я бы хотела, чтобы ты там был, даже если бы не знала всю правду. Это наша общая заслуга! И ты… Ты мне там нужен, с тобой спокойней.

— Хорошо, но с одним условием.

— Каким еще условием? — смутилась Лана.

— Ты возобновишь отношения с Охримовским.

И даже это он умудрился произнести спокойно, а Лана едва удержалась от того, чтобы влепить ему пощечину.

— Что?! Ты совсем двинулся? С этим слизнем? Да ни за что на свете!

— Не по-настоящему, хотя бы публично, — слабо улыбнулся Павел. — Во-первых, это погасит скандал и позволит модному миру сосредоточиться на показе, а не на моей предполагаемой личной жизни. Во-вторых, сам Охримовский, если будет заинтересован, обеспечит лучший пиар. Ты увидишь, насколько это полезно.

— Ну а ты? Тебе же будет больно…

— Выдержу, — рассмеялся он. — Я и не такое выдерживать привык! Ты на меня вообще не оглядывайся. Если ты будешь счастливой, мне этого вполне достаточно.

* * *

Юрий почти жалел о том, что этот показ больше не нужно срывать. Он придумал минимум пять способов сделать это — и все они оказались весьма неплохи. Но когда ему позвонила Егорова и предложила мировую, он не стал отказывать ей. Потому что удар по конкуренту — это, конечно, хорошо, но собственная выгода куда важнее.

Он не тешил себя иллюзией о том, что Егорова внезапно воспылала к нему неземной страстью. Куда там, все же на виду! Ей нужно было создать положительный информационный фон вокруг показа, а заодно и отвлечь внимание от своего опущенного дружка. Юрий не возражал, он знал, как заставить журналистов работать на него.

Правда, до показа оставалось слишком мало времени, чтобы полноценно разыграть карту с историей любви. Но Егорова предложила неплохую альтернативу: она пригласила его на показ и пообещала объявить об их отношениях с подиума, перед десятками журналистов. Его это вполне устраивало.

Первую часть сделки Егорова выполнила безукоризненно. Юрию досталось одно из лучших мест — рядом с редакторами модных порталов и светскими львицами. Он предпочел бы, чтобы Егорова осталась с ним, выглядела она сегодня отлично — на удивление юная, оживленная, в коротком изумрудном платье. Но она в зале вообще не задержалась, она весь показ провела за кулисами — видимо, помогала моделям правильно надевать украшения. Зато неподалеку сидели Лаврентьев и этот одноглазый уродец, которого по просьбе Юрия перестали преследовать. Так что он первую часть сделки тоже выполнил.

А потом Юрий и вовсе забыл обо всем — начался показ. Красоту дизайнер все-таки ценил и признавал чужой гений, когда видел его в таком чистом проявлении. Обе коллекции, оказавшиеся в этот день на подиуме, были великолепны. Одежда, созданная Толи Арденом, отличалась вроде как простым кроем, но и фасон, и ткань были подобранны настолько удачно, что на эти вещи хотелось смотреть, их хотелось примерить, ими хотелось обладать — или обладать той, кто их носит.

Украшения не затмевали платья, они дополняли их, но для Юрия они все-таки имели большее значение. Наблюдая за ними, он укрепился в желании перетянуть Егорову в ювелирный дом «Вирелли», который он уже считал своим. Ее талант изначально сиял ярко, а уж после сегодняшнего он и продаваться будет хорошо.

Перед ним по подиуму проплывали чароитовые глицинии, алмазные россыпи роз, потрясающие опаловые цветы каштана. Все это было не просто сложно придумать — почти нереально сделать.