Сунув фотографию с площадки в карман джинсов, я вышла из спальни, аккуратно защелкивая собачку дверного замка, чтобы никто не услышал. Пока шла мимо комнаты Кости, внутри раздался сигнал звонящего мобильника. И сразу же смолк. Но кто там может быть, если Костя за рулем машины?

Присев на корточки, я заглянула в замочную скважину, из которой веяло ароматом тока (или горелых проводов).

Я увидела очертания окна и рабочий стол, на котором горели экраны трех ноутбуков. Белый свет настольной лампы падал на клавиши профессиональной клавиатуры, состоящей из нескольких частей и похожей на орга́н. Вот только музыканта в зале не было.

Шорох. Движение. Тень. Совсем близко! В метре от скважины. Я грохнулась спиной назад, приземляясь на попу, толкнула себя по гладкому паркету, как каменный снаряд с ручкой из игры в керлинг, и проехала на шортах до ступенек лестницы.

По пальцам юркнуло что-то теплое и пушистое.

– Геката!

Мой крик спугнул животное. Хорек принялся бегать возле дверей спален Макса, Аллы и Кости. Дольше всего Геката принюхивалась и вставала на задние лапки около комнаты айтишника, но тут почти сразу ее внимание привлекла бившаяся о паркет толстая ночная бабочка, и Геката переключилась на охоту, а я побежала вниз, срезая углы по газонам, уворачивалась от фиолетовых сливовых плодов, пока со всех ног неслась к хозяйскому дому.

Кажется, одна слива хлестнула меня по глазу, оставив сиреневое пятно.

– Кира! – окрикнула Яна, пока я пыталась отдышаться на веранде, уткнувшись руками в колени (территория поместья Воронцовых заняла бы всю нашу улицу в Нижнем). – Кира, что опять? – семенила она по газону, утопая в нем каблуками. Ей пришлось снять обе туфли и выковырять пальцами пласты налипшей травы. – От кого бежишь?

Вот именно! От кого?! Что за тень в комнате Кости?!

– Яна… привет! Да так… мерещится. Тени…

Вернув туфли на ноги, Яна взглянула на себя в отражении планшета. Строгий, но стильный черный костюм, как всегда, сидел на ней как влитой, подчеркивая тонкий силуэт. Она была в красной блузке с черным галстуком-жабо, украшенным цветочной вышивкой.

И Женя, и Яна наверняка одевались по какому-то уставу. И пусть в моей комнате шкаф ломился от всех возможных предметов одежды, я выбирала только ту, что привезла в чемодане. Вчера и так прожгла сетку красных маков, а мне еще за бильярдный стол и разбитую лампу Косте отдавать.

– Теней в этом доме хватает, – взглянула Яна на поместье. – Не удивляйся, когда увидишь райских птиц.

– Каких? Это мне тоже будет мерещиться?

Яна поправила очки быстрым движением пальца, после чего стянула с запястья резинку и собрала кудрявые волосы в высокий хвост.

– Ты просто надышалась у Аллы Сергеевны в парнике. Вот поэтому туда нельзя без респираторов. В первую рабочую неделю я вбежала в оранжерею за ее хорьком. Геката просочилась внутрь, ну и я следом. Она залезла на грядку, ну и я за ней. Оказалось, там росло что-то ядовитое. С семенами в виде пудры, которые начали лопаться от моих прикосновений.

– Пудрой? Типа с пыльцой?

– Типа с пыльцой. Они пыхнули мне в лицо, когда я прикоснулась. Потом туман. И я упала, – дотронулась она до затылка, – два шва наложили. Думала, Алла Сергеевна меня уволит, но пронесло, – выдохнула ассистентка. – Может, и ты чего вдохнула вчера? Если тени мерещатся?

Яна прижала ладонь к цифровой панели, и громадные арочные двери с вырезанными пауками, бабочками и птицами распахнулись не без помощи электропривода.

Шагая следом за помощницей, я оказалась в холле хозяйского дома. Ноги заскользили по начищенному бежевому мрамору, усыпанному белыми веснушками искорок, что срывались с хрусталиков люстры высотой с три моих роста. Дом внутри оказался светлее, чем снаружи. Иголки роз – или окна, – украшенные витражами, осыпали нас с Яной пестрым дождем.

– Какой-то сюр, – не могла я перестать таращиться по сторонам. – Это все Алла придумала? Она гений.

Яна дернула уголком губ.

– Да, таланливая девушка. И, к сожалению, очень несчастная.

– Она богатая, умная, помолвленная – ты что! Какое еще несчастье? Ну… особенная чуть-чуть, ну и пусть.

– Тебя это не пугает? Ее особенность? – спросила Яна, присаживаясь на резной диван, выстроганный из цельного куска дерева, даже корни остались.

Я была почти уверена, что это дерево пусть и было диваном, но оставалось живым.

– Сама немного того. То пазлы из людей составляю, то забываю десять лет жизни.

– Алла одинока, – вздохнула Яна. – Этот дом, оранжерея, ее комната, – обвела она взглядом стены, – то, какой она видит реальность. Какой хотела бы, чтобы реальность была. Она хочет сказать что-то важное и не знает, как еще это сделать.

– Может, она говорит с нами уравнением? – предположила я, и Яна быстро кивнула. – Но как его прочитать?

– Отдохнула? – поднялась Яна с живой лавочки из корней. – Пойдем. Тебе еще многому предстоит поразиться.

И о чем она говорила сейчас? О поместье, Алле или ее уравнении?

Мы прошли несколько арок и залов, пока на оказались на прозрачном полу, а под нами, внизу под стеклом расцвело поле растений – цветов на высоких стеблях с шапками-метелками, похожими на растопыренные лапки насекомого, упавшего на спину.

– Ликорис, – прочитала Яна название растения с планшетки. – У меня про все комнаты есть записи, чтобы не запутаться. Еще цветок называют паучьей лилией.

– Паучьей? Воронцовы обожают пауков, да? Они вырезаны на дверях, и паутину со статуй в саду никто не сбивает. Еще какое-то послание из мира Аллы в мир людей?

Губы Яны дернулись в улыбке. Полистав планшетку, она зачитала:

– А, ну да, помню. Этот цветок паучья лилия – он из азиатской легенды о двух влюбленных. Духи мира природы Манжу и Сага ухаживали за цветком, пока однажды не забыли о нем, решив провести время друг с другом. И тогда главный бог наказал их – запер в части цветка. Теперь Манжу и Сага всегда будут рядом, но не смогут увидеться. Когда расцветают соцветия – листья высыхают, а пока листья зеленые – нет соцветий.

– А герань, Яна, – вспоминала я про маму и ее тяпки, – ты не знаешь, про что ее легенда? Геранью пахло в картинной галерее Владиславы Сергеевны.

Яна быстро набрала запрос в поисковике планшета.

– В статье пишут, что самая редкая – белая герань. И рисунки на лепестках белыми прожилками. Символ любви, – пожала Яна плечами, – ничего особенного.

– Кроме этого горького аромата, – не согласилась я. – Не любовь от нее, а сплошное горе с моей мамой.

Яна ускорила шаг, чтобы