везший нашу частную переписку, подвергся нападению в зоне ответственности нашего флота.

— Мятежники? — спросил кто-то из кружка Партийного Прибеша. Это, похоже, взбесило Тардеша:

— Нет! — сказал драгонарий, подавая сигнал. Экран за спинами судей, где демонстрировался флаг Амаля, осветился, и там показались отсеки небольшого корабля, из тех, что использовались призраками для быстрого сообщения. Внезапно изображение дрогнуло, входной люк осветился вспышками сварки и вылетел, и в коридоры ворвались автоматчики призраков.

— Это отряд спецопераций партийного комитета. Только что, один из лидеров групп сознался в саботаже.

— Неужели враг проник в сам Партийный комитет… — начал Прибеш.

— Да! — сквозь зубы выплюнул Тардеш: — Лидер группы сознался, что приказ отдан Председателем Прибешем! Вот приказ за его подписью! Так же, проведя с помощью дисциплинарной когорты обыск, в каютах сенатора, я обнаружил вот это: улики и свидетельские показания, которые были скрыты от суда, следствия и цензуры! — два легионера вытащили целый мешок бумаг и поставили перед судьями. Он лопнул, и судьям пришлось смешно ловить бумаги, папки и кассеты, которые щедро посыпались им на колени и на пол.

— Товарищ по партии драгонарий, это серьёзное обвинение. Председатель Партийного Комитета если не головой, то сенаторской тогой рискует даже просто при факте подозрения. Разве мы имеем сейчас полномочия решать вопросы сенаторского статуса?

— Я потому и обращаюсь именно к вам, товарищ сенатор. Ваша коллегия обладает достаточной властью, чтобы выписать постановление об аресте партработников.

— Ну, это…

— … и пересмотре все материалов суда, ввиду открывшихся обстоятельств.

— Нет, последнее вряд ли возможно.

— Товарищ сенатор!

— Товарищи судьи! — вскочил, перебивая Тардеша Прибеш: — Разве вы не истинные Сыны Амаля и не видите, что товарищ Архидрагонарий, сам грубо нарушает закон, попустительствуя превышению полномочий диктатора, доверенных Сенатом товарищу Корнолешу?!! Разве не должен я, как Народный Трибун…

— Сядьте, товарищ сенатор. В отношении вас и так запущенно расследование Цензориата Партии и Преторской Комиссии Сената.

— Это недопустимо! В чем меня обвиняют?

— В неосознанном шпионаже, — ответил тот, молодой и злой из судей: — Вы — трибун с двадцатилетним стажем, облеченный высоким доверием Партии и Сената, и даже главы Иностранной Комиссии, разве не могли заметить некоторую алогичность и тенденциозность своих обвинительных аргументов? Со времен Амаля, Трибун, особенно — Народный Трибун, стоит на переднем крае незримой войны с коварными сиддхами, исподволь вторгающихся в наши умы, с целю возвращения Республики под позорное рабское иго, и совращающих даже самых верных членов Партии! Разве абсурдность умозаключений, которые вы представили Суду Чести, не заставила вас задуматься о возможной диверсии реваншистов преступной гегемонии Красного Императора?

— Но простите…

— Партия справедлива и бдительна, поэтому даже такие подозрительные случаи будут расследованы по справедливости, — закончил за молодого — левый судья: — Но молите о снисхождении, чтобы после новых доказательств «Неосознанный шпионаж» не был переквалифицирован в «Неосознанную диверсию».

— А по-моему, доказательств более чем достаточно, — поднял голос Тардеш: — Или вы и теперь будете бездействовать?

— Трибун, арестуйте Председателя Партийного Комитета объединенного экспедиционного флота. Он лишается всех званий и титулов, кроме звания сенатора, так же, к нему теперь запрещено обращаться по имени, данному при инициации. Проводите его в клетку для подконвойных свидетелей,- судья перевел усталый взгляд невидимых глаз на драгонария:

— Вопрос исчерпан, адмирал…

Верность и преданность

…Зал долго не унимался, взбудораженный событиями, тем более что судья не спешил браться за свой молоток, прибираясь с помощью коллег на своём столе. Господин Партийный с понурым видом сидел в клетке за Агирой. На желтоглазом лице Златы, янтарным блеском, прямо-таки сверкало торжество. Тардеш сидел мрачным, опустив голову на сцепленные пальцы руки. А Бэла подошел вообще недовольным, в сопровождении двух вооруженных флотских офицеров.

— Они могут из-за этого отложить процесс? — спросила у него подсудимая.

— Не в наших обычаях, — с неохотой ответил юный капитан.

— Но ведь господин драгонарий сказал…

— Зря он это сделал…

— Что⁈

— Председателя парткома нельзя судить, это произвол!

— Но ведь, он и виноват… И его тоже подозревают.

— Его подозревает Сенат, а не ментор! Это совсем другой случай!

— А разве драгонарий-доно не помог этим Сенату, выведя его на чистую воду?

— Ну и что⁈ То, что ему Корнолеш по секретной линии переслал, не обязательно было оглашать! Партийный Комитет заботится о чистоте рядов и нашей безопасности — без них нас схватят сиддхи! Как можно бороться с армией телепатов, не подозревая всех и каждого⁈ То, что кому-то это не нравится — его личные проблемы.

— Простите. Но ведь это он заставил господина драгонария арестовать меня, и суд этот устроил тоже он. И вы сами говорили, что это он организовал всё так, что в результате либо господин драгонарий, либо я — лишимся должностей.

Призрак поднял на неё полное отчаянья лицо:

— Думаете, я не понимаю⁈ Но, то, что сделал ментор — это неправильно… нечестно.

— А, значит, честно — лгать и подкладывать ложные улики⁈

— Ну, это же во благо государства! Он же трибун! А ментор сделал это только потому, что его попросил товарищ Архистратиг, или, ещё хуже — чтобы сорвать процесс.

— Я не хотела этого говорить, но, в самом деле, я не понимаю ваш народ. Вот взяла я Цитадель, это разве не во благо вашего государства? А меня ещё и судят…

— Так во благо государства и судят! Главное — оправдайтесь, так, чтобы ментору не повредило. Как вы понять не можете — это же нарушение смысла самой Идеи Амаля, то, что вы смогли — инородка! — самостоятельно провернуть такую операцию без чуткого руководства Сыновей Амаля! Если бы это вам не удалось, вас бы героиней сделали, как легионера Абхая — а он чистокровный призрак…

— Он человек.

— Он призрак! Человек не может быть легионером, а тем более стоять до последнего! Это слабая раса!

— Он человек. Поверь мне. Я видела и тело, и дневник до того, как господин Партийный отобрал у Даршани… Но мы отвлеклись. Так почему, ты говоришь, вас не может устроить моя личная победа?

— Так вы же инородка! Как может инородец сам додуматься до правильной стратегии⁈ Всегда стратегия была уделом доблестных Сыновей Амаля, а инородцы решали лишь тактические задачи! И ни один ещё не приносил победы Республике!

— Понятно. Ваша страна