Эта новость так взволновала и без того взбудораженного отца, что он не спал ни днем, ни ночью, гоняя несчастных лао, пропадая от зари до зари в рабочих линиях и в полях. От его громогласного голоса и тяжелых шагов трясся весь дом. Правда, губернатор так и не появился, но благодаря своей кипучей энергии отец смог довольно быстро навести порядок и поставить рабочий процесс на налаженные рельсы.

Весь ужас произошедшего мы ощутили практически сразу. Несколько сотен гектар выжженных полей хлопка, две потерянные грузовые баржи, на которых перевозилось сырье, десятки перебитых лао, это те, кто не встал на сторону бунтовщиков. Тысячи тысяч пиастров убытка.

Едва мы с сестрой оправились от потрясения позвали доктора Переса и еще пару знакомых врачей из столицы, стали ходить по хижинам, помогая пострадавшим лао. Я довольно проворно научилась обрабатывать и перевязывать раны, Джи оказалась более чувствительной, и то и дело бледнела, когда кто-то из врачей просил ее помочь перебинтовать очередного несчастного.

В эти тяжелые дни Парамит и Пея неотлучно следовали за нами. Они на перебой рассказывали нам с сестрой, что пережили, когда Сан Хун пришел в ту деревню, и нам с Джи удалось бежать.

— О, чаонинг, — рыдала нянюшка у меня на плече, — я уже думала, что ваши косточки белеют где-то в джунглях.

— Мы молились о вас Будде, — лепетала перепуганная и исхудавшая Парамит.

— Какое счастье, что тот демон, Сан Хун, не причинил вам никакого вреда, — вздыхала с облегчением Джи.

Общее горе сблизило нас четверых еще сильнее. Мы стали словно единым целым, все наши мысли и действия были направлены на помощь в восстановлении порушенного хозяйства плантации.

Довольно скоро полиция и военные стали брать у меня показания, их заинтересовал мой рассказ про заброшенный храм в лесу, и в один день они попросили показать, если это возможно, дорогу к нему.

— Мы там были вместе с месье Фейном, — отвечала я генералу Морселье, который руководил расследованием и поимкой преступников, — думаю, он мог бы так же помочь в этом деле.

Я говорила это с тайной надеждой, которая не укрылась от сестры, находящейся вместе со мной в комнате.

— Месье Фейн уже помогает нам, мадемуазель, — кивает генерал, — и сведения, которые ему удалось достать весьма тревожны.

Мы сидели на первом этаже, высокие французские окна стояли широко распахнутыми в сад, сквозь густую листву деревьев, окружавших дом, пробивалось раскаленное солнце, между стволов сверкала речная рябь, сладкий аромат жасмина окутывал нас. Влажный тяжелый воздух был горячим и терпким.

— Что же удалось выяснить? — затаив дыхание, спросила Джи.

Генерал Морселье, невысокий крепкий мужчина, нахмурился.

— У нас есть все основания полагать, что мятежники готовят что-то поистине масштабное, — наконец произнес он после краткого раздумья, — на вашем месте я бы воздержался от поездок во Вьентьян и его окрестности в ближайшие несколько недель.

Мы с Джи испуганно переглянулись. И тут же услышали, как входная дверь с шумом распахнулся и влетел отец.

— Черт бы побрал этих Арткинсонов! — ругался он. — Я же говорил им, что новые баржи мне нужны уже сегодня! Как по их мнению я буду сгружать сырье?

— Но месье Марэ, это невозможно, увещевал его чей-то дребезжавший голос. — Братья Арткинсоны приняли решение больше не выдавать вам новые суда, пока вы не погасите долг за предыдущие.

— На что эти грязные салаги намекают? — отец был явно в бешенстве. — Они считают меня, Эдмонда Марэ, не платежеспособным?

Фигура отца показалась в дверях комнаты, он шел в сопровождении Чао Конга и невысокого человека в темно-сером костюме, похожего на банковского клерка, в руках он сжимал пухлый коричневый саквояж. Лицо отца, обращенное к этому человечку, было красным от гнева, на щеках и шее ходили желваки.

— Ну что вы, месье Марэ, — заискивающе заулыбался человечек, — братья Арткинсоны глубоко уважают вас и считают одним из самых влиятельных людей Индокитая. Но все же, вот эти долговые бумаги вам необходимо погасить, если хотите получить торговые баржи. Сейчас время непростое, и братья всего лишь пытаются обезопасить собственные активы. Вы должны понять, ведь вы тоже деловой человек.

И человечек открыл саквояж и, дрожа всем телом, протянул отцу папку с бумагами.

— Ах ты гнида! — тут же взревел отец, делая шаг в сторону несчастного. — Смеешь мне еще писульки всякие подсовывать! Я сам, слышишь, сам приеду к братьям сегодня же и разберусь с ними. Конг, гони этого мерзкого прихвостня отсюда!

— Месье Марэ, я всего лишь выполняю свою работу, — взмолился человечек, но на него уже надвигался Конг, угрожающе размахивая хлыстом, выгоняя его из дома.

Мы с Джи и генералом Морселье чувствовали себя не в своей тарелке, присутствуя при столь неприятном разговоре.

Едва Конг вышел, выпроваживая человека с саквояжем, отец наконец перевел свое внимание на нас.

— А, здравствуйте, генерал, — кивнул он Морселье, — ну что, какие новости?

Отец расположился в высоком плетеном кресле напротив генерала и тут же закурил сигару.

— Только что рассказывал мадмуазель Джии и Киаре о том, что лучше отложить поездки в столицу, — повторил генерал свое предупреждение, — руководство страны опасается серии диверсий. Тем более, что приближается Фестиваль Цветов. Но скорее всего его придется отменить в целях безопасности.

— Да и нечего сейчас нигде шастать, то и верно, — кивнул отец, — женщинам место дома либо на кухне.

Генерал Морселье смущенно кашлянул в кулак и посмотрел на нас с сестрой с плохо срываемым сочувствием.

Я же грустно вздохнула. Теперь отец запрет нас в четырех стенах, и хуже всего, что Фестиваль Цветов отменят. Раньше, когда мама была жива, мы каждый год ездили все вместе во Вьентьян. Улицы города в этот день всегда празднично украшаются, устраиваются уличные представления, играет музыка, все смеются и улыбаются. Мы с Джи любили вплетать друг другу в волосы бутоны душистой плюмерии. Заканчивался праздник грандиозным фейерверком и пусканием по воде бумажных фонариков, при этом обязательно надо было загадать желание. В детстве, помню, что мечтала поехать с родителями в Европу на теплоходе, но потом я выросла и поняла, что надо было мечтать о том, чтобы мама прожила долго.

Боясь за нас, отец принял предостережения генерала Морселье более чем строго. Нас с Джи не выпускали даже к реке, сходить помолиться в храме с остальными лао. Мы были ограничены стенами дома и закрытой, охраняемой днем и ночью территорией сада. Помощь пострадавшим лао и посещение рабочих линий тоже пришлось отложить. Мы завидовали Даниэлю, который довольно быстро оправился от травмы и стал снова как ни в чем ни бывало разъезжать на своем "буггати" по