Я проснулся от собственного крика, напуганный и измученный. Скэриэл принёс стакан воды, а затем прилег на край моей кровати и битый час болтал о рождественской ёлке, которую видел в магазине. О том, как хочет её поставить у нас дома в центре. Я даже почти не старался поддерживать разговор. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я заснул под его голос, но мне снилась эта нарядная ель.

«Ты мог убить меня сегодня», – то и дело проносилось в голове. Был ли у меня выбор, мог ли я хотя бы попытаться нарушить клятву на крови и оставить его? День и ночь я корил себя – и за то, что не нахожу сил сжечь мосты между нами, и за то, что во всём сомневаюсь. Была ли клятва ошибкой всей моей жизни? Он мог сколько угодно убеждать меня, что всё будет хорошо, но я знал, что рано или поздно умру: либо от рук его врагов, либо от его руки. Третьего не дано.

– Хорошо, – выдавил я, отстраняясь, – когда ты вернёшься?

– На этой неделе мне надо быть в центре, но мы на связи. Приезжай, как будет время и желание, – непринуждённо проговорил Скэриэл.

– У меня тут много дел… – растерянно ответил я.

– Конечно, – кивнул он. – Спасибо.

И обнял меня ещё раз, как будто не верил, что я его простил.

Работала ли у него клятва на крови? Что он испытывал, находясь рядом, прикасаясь ко мне? Чувствовал ли то, что чувствую я? Я не спрашивал – не хотел слушать ложь.

– Я больше не причиню тебе боли, – прошептал он мне на ухо.

Мне стоило больших усилий не рассмеяться – громко и отчаянно. Возможно, он был так хорош во лжи, потому что сам искренне верил в свои слова. Но я знал, что Скэриэл искусно причиняет людям боль. Его обещания ничего не стоили. Он мог это пообещать и Хитклифу, и той девчонке-служанке, и бог знает кому ещё.

– Я тебе верю.

Скэриэл стиснул меня в объятиях.

Мне очень хотелось верить в то, что я говорю.

16

В воскресенье утром мы со Скэриэлом учились стрелять из лука прямо в гостиной. Он успел ознакомиться с теорией, поэтому сразу взял на себя роль тренера. Я же был подавлен: всё валилось из рук, а в голове не задерживалась ни одна здравая мысль. В какой-то момент мне даже стало стыдно: Скэр из кожи вон лез, чтобы помочь мне сдать проклятый экзамен, а я думал лишь о кошмаре с Оливером.

– Твои плечи должны быть направлены в сторону мишени, – вещал Скэриэл. – Ладонь нужно держать позади рукоятки. Нет, не так, Готи.

Чуть сдвинув мою ладонь, он сжал её. Тёплое прикосновение вернуло меня в реальность. Я мотнул головой, надеясь сконцентрироваться на тренировке.

– Прости, – буркнул я в ответ.

– Я же сказал – позади, – повторил Скэриэл и вновь сдвинул на рукояти мою ладонь, которую я, отвлёкшись, успел сместить. – А то всё давление будет на большой палец, от этого ты сильнее начнёшь сжимать рукоять и тогда не попадёшь в цель.

– Ага, – рассеянно ответил я, пытаясь сосредоточиться на том, о чём он говорил.

– За тетиву держись тремя пальцами, – раздражённо вздохнул он. – Готье, ты меня слышишь? Я сказал – тремя.

– Прости. – Я опустил лук и виновато посмотрел на него. – Не могу никак перестать думать об Оливере. Я зашёл вчера в эти чаты… и меня чуть не стошнило.

– Всё так плохо? – Скэр забрал у меня лук, видимо решив устроить перерыв.

– Чёрт побери, да! – выругался я. – Оливера травят. Обзывают то педиком, то безмозглой малолеткой. Смеются над ним: мол, что Бернард использовал его, а он за ним бегал как щенок. Обсасывают, кто с кем, когда и по сколько раз, боже правый. – Опустившись на диван, я поморщился.

– Как Оливер?

– Ни малейшего понятия. Он не отвечает на сообщения и звонки.

– А Оливия? Спрашивал у неё?

– Нет. – Я старался не встречаться взглядом со Скэриэлом. – Честно говоря, я не всё тебе сказал. Мы… мы с ней не ладим в последнее время. – Я зацепился пальцами за нитку, торчащую из обивки дивана, и принялся с ней играть. – Или это только я так думаю.

– Что-то произошло между вами?

Я неуверенно пожал плечами и провёл пятернёй по растрёпанным волосам.

– Сейчас меня больше волнует состояние Оливера. – И вновь я вернулся к торчащей нитке, нервно теребя её время от времени.

Мы ещё немного поговорили, и Скэриэл заверил меня, что всё устаканится: со временем люди найдут себе новый скандал и забудут об этом. Я знал, что он прав, но на душе кошки скребли. Перед глазами всё ещё стояло лицо Оливера в миг, когда он ответил на звонок отца. Бледный, разбитый, он с удвоенной силой пытался удержать телефон в трясущихся руках, словно сжимал раскалённое железо.

– Да, отец, – севшим голосом произнёс Оливер и кивнул. – Да, я понял.

Вскоре за близнецами приехала машина. Прощаясь на крыльце, я попросил Оливера по возможности отвечать на звонки – он заверил меня, что обязательно ответит, сел в машину и, скрывшись из виду, пропал как в воду канул. Полночи я читал сообщения в чатах; от ужаса волосы вставали дыбом, я сдерживался, чтобы не влезть в споры и не разругаться со всеми в пух и прах. Это бы только усугубило положение Оливера. Просто удивительно… в давний вечер, лёжа на моей кровати и жалуясь на Бернарда, он уверял, что даже хотел грязных слухов, чтобы позлить отца. Но вряд ли он представлял себе грязь в таком масштабе. Да никто не представлял! Это были просто фотографии с объятиями!

Они перемывали кости не только ему, но и Бернарду. Внезапно появилось много знакомых; двоюродные братья по маминой линии и троюродные сёстры по папиной, бывшие одноклассники, те, с кем он посещал один теннисный клуб или делил поле для гольфа каждое третье воскресенье месяца. Все они жаждали подлить масла в огонь. Выяснилось, что Бернард тот ещё негодяй: в начальной школе разрисовывал парты и стены, а в средней его ловили с сигаретами. Когда Бернарду было тринадцать, в его шкафчике обнаружились залежи порножурналов. Кто-то самозабвенно утверждал, что видел его недавно в Запретных землях в клубе. На вопрос: «А как ты сам оказался там, ведь несовершеннолетним вход воспрещён?» – информатор увильнул от ответа и вышел из чата.

Все внезапно стали очень близки кто с Оливером, кто с Бернардом, и у каждого был свой достоверный источник информации. Они обменивались сообщениями, скриншотами чужих переписок, пересказами слухов и голосовых сообщений, полных неимоверно глупых историй. Складывалось впечатление, что каждый пытался заполучить минуту славы. Следить за этим было противно, но я продолжал мучительную пытку.

В голове не укладывалось, как можно с чистой совестью плодить эти гадкие истории, обсасывая и раздувая каждую деталь. После очередного наиглупейшего предположения – о том, что Оливер падок на парней постарше, – я сгоряча написал гневное послание о том, что о них всех думаю, и, злясь в первую очередь на себя, вышел из чата. Нужно было с самого начала уйти и не вникать в этот первобытный хаос.

К обеду мы закончили со стрельбой. Внезапно я даже пару раз попал в цель.

– Получилось! – победоносно взревел Скэриэл.

– Новичкам везёт.

Честно говоря, стрелять из лука мне даже понравилось. Тут необходимо было отвлечься от лишних мыслей и сосредоточиться на правильной стойке и расположении рук. Если бы не тревога за Оливера, я бы смог сполна насладиться процессом.

Затем мы долго обсуждали размер и материал рукояти, щупали стрелу, натягивали тетиву, изображая выстрел, прежде чем приступили к практике с тёмной материей. От затеи Скэра я по-прежнему не ждал ничего. Казалось, он просто пытается отвлечься от более серьёзных проблем и заодно отвлечь меня, но каково было моё удивление, когда у меня получилось оформить материю в лук, а затем и в стрелу.

– Я же говорил. Тебе нужно больше тактильных ощущений, чтобы вышло.

– Это ты так красиво завуалировал, что у меня проблемы с воображением? – рассмеялся я.

Скэриэл улыбнулся в ответ.

После обеда меня ждал приём у психолога. Я пообещал себе быть предельно любезным, не спорить и не перечить. Отец предложил посетить специалиста, чтобы выговориться, понять причину моих неудач с тёмной материей, но я считал иначе. Что, если через психолога отец попытается внушить мне неприязнь к полукровкам и к Скэриэлу в частности?

На двери красовалась металлическая табличка, а на ней вычурным шрифтом было выгравировано: «Скарлетт Рипли. Психотерапевт». Я не успел постучать, как дверь распахнулась,