Маленькие грязные игроки с косичками и широкими улыбками — у некоторых отсутствовали зубы — создавали милое сочетание, и хотя она фотографирует совсем недавно, у моей сестры есть художественный глаз. Мне не терпится увидеть, что Хана запечатлела.

— Прошло много времени, с тех пор как я видела Хану такой увлеченной чем-то, — я поднимаю взгляд и замечаю, как двигается мускул на челюсти Хатча. Его брови опущены, и он выглядит рассерженным. — Что?

Он бросает на меня короткий взгляд.

— Ничего.

Темно, но я могу сказать, что это не пустяк. Шипучее сияние в моей груди остывает.

— Скажи это.

Поерзав на сиденье, он отпускает мою руку, кладя свою на руль.

— Мне не очень нравится, когда Пеппер и Хана сближаются.

Защитный гнев сжимает мое горло, и я откидываюсь назад, скрещивая руки.

— Что плохого в том, что Хана и Пеппер дружат? Я видела только хорошее в том, что они проводят время вместе.

— Пока что.

— И что это значит?

Хатч громко выдыхает, глядя в окно.

— Да ладно, Блейк. Не заставляй меня говорить то, что ты не хочешь слышать.

— Думаю, тебе лучше это сделать, поскольку я не умею читать мысли.

— Хана — распущенная личность. Пеппер — маленькая девочка. — Он поджимает верхнюю губу, и даже если он выглядит восхитительно, гнев, сжимающий мою грудь, убивает это.

— Ты хочешь сказать, что она оказывает плохое влияние? Я не согласна. Хана знает, что Пеппер всего одиннадцать. Она не стала бы делать ничего безответственного рядом с ней.

— Прошлой ночью это ее не остановило.

Это как плеск ледяной воды мне в лицо.

— Что случилось прошлой ночью?

Хатч снова сжимает челюсть, и бросает на меня испепеляющий взгляд.

— Мы получили анонимную наводку в офисе, и когда мы пошли проверить, она была там с Трипом, под кайфом.

— И ты только сейчас мне об этом рассказываешь? — В моей груди бушуют отчаяние и безысходность.

Не знаю, что меня больше беспокоит — то, что Хатч не сказал мне, или то, что мне стыдно, что я доверяла Хане, защищала ее, а она вернулась к своим старым саморазрушительным привычкам.

Нет, я не позволю ему пытаться отстоять свою моральную позицию.

— Если у Ханы проблемы, ты виноват в них не меньше, чем кто-либо другой.

Хатч сжимает кулак на руле, и издает рычание.

— С чего ты взяла?

— Я была единственным человеком, защищающая ее от Виктора, и когда ты отправил меня в Бишоп, это был конец. У нее никого не было.

— Я думал, ты сказала, что он уже… — Его голос понижается. — Насиловал ее, пока вы не уехали.

— До меня доходили слухи, но у меня не было никаких доказательств. Как только ты убрал меня из поля зрения, у него развязались руки.

Подбородок Хатча опускается, и он выглядит раскаявшимся.

— Мне жаль, что с ней такое случилось. Если бы я мог вернуться и помочь ей, я бы это сделал. — Так же быстро он поднимает подбородок и смотрит на меня зелеными глазами. — Это не меняет того, где мы сейчас находимся. Она плохо влияет на мою племянницу, и я не допущу, чтобы она плохо себя вела в моем городе.

— Значит, теперь это твой город? — Я не могу понять, шокирована я или разозлена. — Я думала, ты презираешь все формы притворства, владения городом.

— Это не притворство. Это правда.

Мы подъезжаем к дому дяди Хью, и я хватаюсь за ручку, прежде чем грузовик полностью останавливается.

— Можешь не беспокоиться о том, что моя сестра вмешивается в дела твоей семьи или порочит твое доброе имя в твоем городе. Спокойной ночи, мистер Уинстон.

Выскочив из грузовика, я захлопываю дверь кабины и несусь к входной двери.

Я мимолетно слышу звук его голоса, но мне это не интересно. Я оказываюсь в доме, запираю дверь и свое сердце, прежде чем он выезжает с подъездной дорожки.

Глава 16

Хатч

Захлопывая дверь в свою спальню, я вздрагиваю, вспоминая, что сегодня вечер четверга и я не один в доме. Я снова открываю дверь и прислушиваюсь к звукам Пеппер. После нескольких секунд тишины я снова тихо закрываю ее.

Моя челюсть напряжена. Черт, да у меня все тело напряжено. Не знаю, как мы так быстро попали из этого гребаного рая в преисподнюю.

Это ложь. Я знаю, как. Я с самого начала знал, что это плохая идея. Блейк застряла в реальности, где ее сестра — жертва, не имеющая права голоса. Она видит Хану маленькой девочкой, запертой в комнате насилия, из которой она не может выбраться.

Это неправда, и это позволяет продолжать Хане делать то, что она, по-видимому, всегда делала, то есть делать все, что ей вздумается, а Блейк убирать за ней. Это чертовски раздражает, но мне было бы плевать, если бы я не начал так сильно переживать за Блейк.

Она забралась мне под кожу, черт возьми. Она была под моей кожей, с тех пор как я увидел тот гребаный журнал с ее мокрой и едва прикрытой грудью, приоткрытыми губами и серебристо-голубыми глазами, говорящими: «Трахни меня» через страницы.

Я отвечал на этот призыв слишком много раз. Теперь я тот, кого имеют.

Запустив руки в волосы, я опускаю лицо и чувствую запах роз на своей рубашке.

— Черт побери, — рычу я, срывая одежду через голову и швыряя ее через всю комнату.

Хью сделал это со мной. Он годами играл со мной в эти игры, посылал меня проведать ее, присылал ее фотографии. Теперь он поставил меня в такое положение, когда я должен оставаться рядом с ней, чтобы обеспечить ее безопасность. Я влез в его план.

Я был бы в ярости, если бы не эта чертова бухгалтерская книга, если бы не то, что Блейк рассказала мне о том, как Виктор украл имущество ее отца, если бы не это мертвое тело. Они — единственное, что делает это реальным, а не просто гребаный заговор о сватовстве, организованный ее дядей.

Чего Хью не знает, так это того, что я завязал с играми. Я выясню, что случилось с наследством его племянницы, с имуществом его племянника, и тогда я уйду. Уйду. Больше ничего.

Блейк ван Гамильтон может жить своей жизнью в Нью-Йорке, где она постоянно начеку и притворяется счастливой. Она может помогать своей зависимой младшей сестре сколько угодно. Я больше не пытаюсь ее спасти.

Я напряжен и зол, когда откидываю одеяла и забираюсь