не что иное, как свет, который, распространяясь и встречая на своем пути предметы, претерпевает различные физические изменения. Ньютона не волнует вопрос, бурно обсуждаемый его современниками: является ли природа света волновой или корпускулярной167. Для него важнее другое: наблюдать за модификациями света, дать им определения и, если возможно, измерить их. После многочисленных опытов с призмами он обнаруживает, что белый солнечный свет при этом не ослабевает и не тускнеет, но образует цветное пятно удлиненной формы, в котором он распадается на несколько лучей неравной длины. Эти лучи формируют некую хроматическую последовательность, всегда одну и ту же – спектр. Причем этот процесс обратим: белый солнечный свет можно не только разложить на цветные лучи, но и восстановить его из них заново. Этим Ньютон доказывает: порождая цвета, свет не теряет часть своей силы, а остается тем же, чем был – результатом слияния разноцветных лучей в одно целое. Открытие Ньютона было поистине великим. Отныне свет и цвета, которые в нем заключены, можно будет распознавать и воспроизводить, измерять и укрощать168.

Эти идеи, ставшие не только поворотным моментом в истории цветов – в особенности белого и черного, которые в новой хроматической классификации отсутствуют, – но и в истории науки в целом, получили признание далеко не сразу. И прежде всего потому, что сам ученый годами хранил их в секрете и лишь потом предал гласности, в несколько этапов, начиная с 1672 года. Только в его суммарном труде по оптике, опубликованном на английском языке в 1704 году169 и включавшем в себя материалы всех его предыдущих работ, научный мир смог наконец полностью ознакомиться с его теориями о свете и цветах. Ньютон объясняет, каким образом белый свет составляется из совокупности разноцветных лучей, как, проходя сквозь призму, он вновь распадается на лучи разного цвета, всегда одни и те же, состоящие из крохотных материальных частиц, обладающих громадной скоростью, притягиваемых или отталкиваемых предметами. Тем временем другие ученые, и прежде всего Христиан Гюйгенс (1629–1695), успели провести свои исследования о свете и доказали, что свет имеет скорее волновую природу, чем корпускулярную170. Однако работа Ньютона имела триумфальный успех, и, чтобы обеспечить ей еще более широкое распространение, ее сразу же перевели на латинский язык171. Ньютон, гениальный ученый, честно признавался, что не смог найти решение для всех поставленных им проблем и оставил потомству тридцать загадок, которые еще предстоит решить.

Было одно обстоятельство, которое вредило популярности его открытий и в течение десятков лет приводило к досадным недоразумениям: он пользовался профессиональной терминологией живописцев, но при этом придавал словам другие значения. Например, определение «первичные цвета» (primary, primitive) имело для него особый смысл и подразумевало не только три цвета (красный, синий и желтый), как в профессиональном языке художников второй половины XVII века. В результате – путаница и неверное прочтение; так было в XVII веке и все еще продолжалось век спустя: подтверждение можно найти в трактате Гете «Учение о цвете», написанном примерно через столетие. Кроме того, Ньютон не мог с полной уверенностью назвать точное количество разноцветных лучей, на которые разбивался луч света, проходя сквозь призму; ученый несколько раз менял свое мнение и за это подвергся нападкам. Его критики иногда бывали не вполне добросовестны172, однако он и сам признавался, что так и не пришел к окончательному выводу. В первое время (в конце 1665 года) Ньютон считал, что спектр содержит пять цветов: красный, желтый, зеленый, синий и фиолетовый. Затем, по-видимому, в 1671–1672 годах, он добавил к этим пяти еще два, оранжевый и голубой, чтобы получилась седмица: он надеялся, что в этом случае его идеи встретят большее понимание и не будут отталкивать консервативных читателей, которые привыкли к хроматической шкале из семи цветов. Сам он сравнивал свой спектр с музыкальной гаммой. Впоследствии его за это критиковали; впрочем, Ньютон уточнял, что разделение спектра на семь цветов – условное и искусственное, что на самом деле речь идет о цветовом континууме, который можно разделить на части и увидеть в нем гораздо большее число цветов. Но было уже поздно: спектр, а за ним и радуга, стали прочно ассоциироваться с семью цветами.

Но для историка цвета все это не главное. Главное – это новый хроматический порядок, созданный Ньютоном; порядок, который не имел прецедентов в прошлом, основывался на совершенно новой хроматической последовательности и до сих пор остается базовой научной классификацией цветов: фиолетовый, синий, голубой, зеленый, желтый, оранжевый, красный. Прежний, традиционный порядок цветов нарушен: красный теперь находится не в центре, а с краю; зеленый занимает место между желтым и синим, подтверждая то, что живописцы и красильщики доказали на практике еще много лет назад: чтобы получить зеленую краску, надо смешать желтую с синей. И наконец, в этом новом хроматическом порядке больше нет места ни для белого, ни для черного. Это революция: белый и черный перестали быть цветами173. В итоге они провозглашают независимость и создают свой собственный мир – черно-белый, который будет существовать одновременно с миром цветов в полном, хроматическом смысле слова.

Это двоемирие обозначилось еще раньше, с появлением печатной книги и гравюры. В XIX веке черный с белым поставят себе на службу новые достижения технического прогресса. В частности, фотографию. И пусть даже на фотографиях, сделанных до начала следующего столетия, черный цвет нельзя назвать черным в полном смысле слова, а белый – белым, пусть даже серым и коричневым тонам в новом искусстве тоже находится место, но факт остается фактом: по всей Европе и по всему миру циркулируют сотни миллионов черно-белых изображений. Настоящая цветная фотография длительное время будет оставаться несовершенной, а ее распространение – ограниченным. Таким образом, в продолжение более чем века мир фотографии был черно-белым, и представление, которое он давал о текущей действительности и о повседневной жизни, было ограничено этими двумя цветами. Под влиянием фотографии сформировались взгляды и вкусы нескольких поколений: в итоге люди привыкли в каком-то смысле ограничивать свое видение мира черным и белым, и отучиться от этой привычки им было нелегко. Так, несмотря на начавшийся в 1950‐х годах бурный прогресс цветной фотографии, у специалистов по сбору информации и изучению документальных материалов очень долго, чуть ли не до наших дней, бытовало мнение, что только черно-белая фотография способна дать верное и точное представление о людях и событиях, а на цветную фотографию полагаться нельзя, это нечто несерьезное, ненастоящее. В некоторых странах до последнего времени на официальные бумаги и документы, удостоверяющие