Шрифт:
Закладка:
Как рачительный хозяин он не хотел - и не должен был хотеть, - чтобы рабыня умерла, забрав с собой возможные тайны магии и исцеления.
Но вот того азарта, который испытываешь, объезжая скакуна, которого сам выбрал и купил после длинного увлекательного торга, не было и в помине. А ведь он много-много лет мечтал разыскать именно Озму. Причиной тому была и ревность одного мага к славе другого, и кое-что еще, о чем он сейчас даже вспоминать не хотел. Но колыхнувшееся воспоминание высветило былую ярость - и сегодняшнюю пустоту на ее месте.
Скульптор остановился на полпути, в темноте, внимательно прислушиваясь к самому себе.
Он очень давно привык доверять тонким движениям своей души, а сейчас происходило что-то непонятное. И это требовало обязательного внимания.
Магия разума - редкая магия, и ему не доводилось слыхать, чтобы Белые владели ею. Но когда тебе в голову приходят неожиданные мысли и требуют неразумных действий - это обязательно требует проверки. Хороший маг разума именно так замаскирует свое воздействие - через утрату интереса, лень, нежелание. Только глупец будет навязывать прямую команду. Источник возникновения непривычных мыслей и желаний надо проверять особенно внимательно.
Ведь ему хотелось прикоснуться к магии Белых с того самого момента, когда он впервые узнал о ее существовании. И всю жизнь его всегда вела завистливая потребность завладеть чужими знаниями, чужими умениями. Это было, пожалуй, единственное, что могло вызвать его зависть. И он добывал эти знания азартно, жадно поглощал, как любимое лакомство.
Но вот сама Озма...
Встреть он Озму-Хранительницу где угодно - в Империи, в Султанате, он бы наверняка попытался ее убить. Слишком многое он знал об этой паучихе.
Озма Хранительница Традиций заслужила его ненависть, Озма-рабыня как источник знаний сейчас принадлежала ему, но ненависть пока заслоняла всё.
Даже сейчас он не спешил в подземный застенок именно по этой причине - в глубине души он желал не ее приручения, а смерти.
Эти мысли не пришли извне.
Это его собственные колебания, внутренние весы, на одной чаше которых ненависть к Озме, на другой - желание извлечь из нее все тайны Белых. Понимание этого пришло внезапно, как вспышка небесного огня.
И поняв это, Патрум испытал облегчение, которое почувствовал всем телом, словно сбросил с плеч груз, который нес много часов.
А испытав облегчение понял, что теперь не желает Озме смерти.
Он желает ей долгой жизни. Он даст ей долгую, очень долгую жизнь. Жизнь, наполненную ежедневными мучениями. И вовсе даже не телесными муками.
И даже знает, с чего начнет...
Патрум удовлетворенно улыбнулся и продолжил свой путь к темнице.
***
...рабыня выглядела совсем плохо. Три дня без воды - испытание на грани возможного и она вплотную подошла к этой грани.
Ноги ее давно подогнулись и она бессильно висела на окаменевших руках, торчащих между прутьев решетки. Голова безвольно поникла и лишь веки слабо вздрогнули, когда вспыхнул неяркий свет чадящей масляной лампы. Скульптор нагнулся и пальцами хлестко ударил рабыню по лицу - и удивился, сколь дряблыми стали щеки обезвоженного тела.
- Ты слышишь меня?
- Да, - ответила рабыня столь слабым голосом, что Скульптор с трудом расслышал. Глаза ее раскрылись, но бессмысленно блуждали, то ли ослепленные непривычным светом - то ли потому что разум измученной женщины блуждал в лабиринтах кошмаров.
- Ты понимаешь, что умираешь?
- Да, - тот же смирившийся слабый голос.
- Хочешь жить?
- Да! - голос чуть прибавил в силе и в нем зазвучала надежда.
- Тогда ответь на вопрос, от которого зависит твоя жизнь. Если я сейчас не получу правильного ответа, то уйду - и оставлю тебя умирать, - Скульптор говорил медленно, давая грезящему на пороге смерти разуму время на понимание. - Кто ты?
- Я рабыня, - слабо, как шелест ветра, ответила пленница.
- Громче!
- Я рабыня! - казалось, голос чуть окреп.
- Еще громче!
- Я РАБЫНЯ!!! - отчаянно закричала женщина и уронила голову, словно этот отчаянный вопль отнял у нее последние силы. Но на крик малиновым звоном отозвался магический ошейник ценной рабыни. И этот звон означал, что рабыня признала свое рабство.
- Теперь, рабыня, ты можешь о чем-нибудь попросить меня...
- Воды... - бессильно прошелестела несчастная...
Вместо ответа Скультор прикоснулся к окаменевшей границе скованных рук рабыни и медленно повел пальцами вниз. И там, где проходили его пальцы, серый камень превращался в живую человеческую плоть. Дойдя до кончиков пальцев, он ловко и привычно ослабил винты тисков - руки выскользнули из них и из проемов решетки, отчего обессиленная рабыня опрокинулась навзничь.
Распахнув решетку, хозяин под затылок приподнял вялую, как тряпица, женщину и поднес к ее губам миску с водой. Непослушные губы в миг осушили чашу - и женщина погрузилась то ли в сон, то ли в беспамятство.
Легко, как невесомую пушинку, Скульптор перенес забывшуюся рабыню на соломенный тюфяк в глубине камеры, поставил у изголовья миску и флягу с водой и захлопнул решетку. Обеспамятевшая узница вновь осталась в одиночестве - но с водой и при свете...
***
... каждая встреча с Богом во плоти незабываема. Значимость присутствия Седого Волка помимо желания настраивала Скульптора на торжественный и высокопарный лад.
- Славься, Великий Предок!
Громадный волк фыркнул совершенно по-собачьи и смешно отсалютовал передней лапой.
- И тебе привет, Патрум ри-Патрум, Первый в роду, - ухмыльнулся зубастой пастью. - А на фига мне славиться?
- Ну как же, - сбился Скульптор, - А Божественная слава, Божественная сила?
- Ах, вот оно что. Ты про это хотел спросить?
Слегка скучающий тон Седого остудил восторженный пыл Скульптора, но не притушил любопытства. Тут вспомнились и слова Рифейну - "а ты просто спроси"...
- Нет, Великий, просто к слову пришлось. Но скажи, ведь сила Бога зависит от того, сколько людей поют ему славу?
Великий Волк улыбнулся - если этот оскал можно называть улыбкой. Ему было весело и интересно. Скульптор был одним из самых любимых его творений и то, что человечек вдруг стал вести себя по-другому, его и радовало и умиляло и забавляло. За это Волк и любил людишек - они
