в хороших отношениях с начальником города Монпелье, просили его помочь им в проведении трех пунктов их контрхерема, но начальник заявил им, что первые два пункта, как относящиеся к внутреннему религиозному спору, его не касаются, и он может содействовать только проведению третьего пункта, направленного против запрещения светского образования. Однако о вмешательстве власти в борьбу партий сведений не имеется.

В защиту опальной науки выступил ряд известных писателей, которые и лично были задеты барселонской анафемой. Известный талмудист Менахем Меири из Перпиньяна, автор историко-критического комментария к Талмуду («Bet ha’bechira»), составленного по системе Маймонида, отозвался на барселонский херем протестующим посланием к Абба-Мари. Он порицал ту нелепую тактику, в силу которой запрещаются лучшие произведения человеческого гения потому только, что незрелый ум может на них споткнуться. «Разве, — спрашивает он, — сад мудрости (pardes) был закрыт после того, как Элиша бен-Авуя (Ахер) вышел из него с наклонностями к разрушению?»

С горячим протестом выступил и даровитый молодой писатель Иедая Бедереси (из Безьера, ок. 1280-1340), получивший за свой изящный еврейский стиль эпитет Гапенини (жемчужник). Поклонник Авраама ибн-Эзры и Маймонида, он занимался главным образом этическими вопросами. Он обессмертил свое имя популярной книгой «Бехинат олам» («Испытание мира»), в которой глубокие моральные ц философские размышления изложены в стиле «Когелет». Узнав, что в Барселоне раввины публично предали проклятию науку и философию, Иедая обратился к Рашбе с посланием, полным благородного негодования (1306). Его возмущает, писал он, не оскорбление, нанесенное науке, ибо она неуязвима, а голословное обвинение в ереси, брошенное в лицо всем ученым Прованса. Наука и свободное исследование приобрели право гражданства в еврействе еще со времени Саадии Гаона и освящены именем великого Маймонида, пред памятью которого все должны преклоняться. Философия принесла огромную пользу иудаизму: она очистила представление о Боге от всего материального, укрепила идею свободной воли и моральной ответственности человека. Религия без философского и научного освещения выродилась бы в грубое суеверие. В заключение Иедая говорит, что никакими мерами не удастся упразднить свободную науку.

Борьба между сторонниками и противниками свободной мысли грозила принять еще более широкие размеры, но в это время на голову французских евреев обрушилась беда, заставившая их забыть партийные раздоры: Филипп Красивый изгнал евреев из Франции ровно через год после того, как были провозглашены херем и контрхерем в Барселоне и Монпелье. Удар обрушился, как известно, и на еврейские общины Лангедока и Прованса, кроме тех, которые находились во владениях арагонского короля Якова II. Нарбонна, Безьер, Люнель и другие еврейские центры были разорены. Их участь разделила община Монпелье, главная арена культурной борьбы, которая, как указано выше (§ 13), опять перешла под суверенитет французского короля. Вот что рассказывает о своих злоключениях зачинщик междоусобицы Абба-Мари: «В 5066 году (1306) грехи наши привели к тому, что обнародован был приказ французского короля, чтобы у всех евреев отнять имущество, выбросить их из домов и изгнать из королевства. Все отданы были под стражу, молодые и старые, дети и женщины, и затем в воскресенье 16-го Ава изгнаны из страны. Евреи города Монпелье изгнаны были в месяц Мархешван 6-го года (октябрь 1306). Часть отправилась в Перпиньян, уверенные в помощи короля Майорки, который даст им возможность жить и снискивать пропитание, а часть скиталась по Провансу, полагаясь на помощь Божию. Я, поселившись сначала в городе Арле, уехал оттуда и переселился в Перпиньян, куда прибыл в первый день месяца Шеват, шестого месяца со времени нашего изгнания». Таким образом, значительная часть изгнанников из Монпелье нашла приют в Перпиньяне, остававшемся под властью «короля Майорки», т.е. Арагонии. Абба-Мари рассказывает, будто свободомыслящие и на новом месте преследовали его и прибывших с ним эмигрантов-единомышленников, уговорив королевских чиновников препятствовать их водворению в городе, но некоторые члены местной общины взяли их под свою защиту. Общее горе на первых порах не примирило противников, но с течением времени культурная борьба все-таки заглохла. Крушение французского центра ошеломило всех. Когда в 1315 году изгнанники получили возможность вернуться на родину, им уже было не до культурной борьбы: предстояла элементарная борьба за существование, длившаяся до конца бедственного XIV века.

§ 18. Мистическая теософия, каббалисты и мессианисты

Если раввинизм одержал победу после столетней борьбы с просвещением, то немалую помощь в этом оказало ему то мистическое направление, которое усилилось среди испанских и провансальских евреев в XIII веке. Рационализм Маймонида и его более крайних последователей не мог удовлетворять религиозную совесть тех верующих людей, которые в ту мрачную эпоху искали в иудаизме пищи для сердца, а не для ума, для самозабвения, а не самосознания. Люди мистически настроенные не могли мириться с «доктриной здравого смысла» философов, которая снимала с религии ее таинственный покров и давала абстрактные идеи вместо живых образов фантазии. С другой стороны, их не могла удовлетворять и та формальная религиозная ученость, те мелочные умствования в области законоведения, которым так усердно предавались талмудисты. Теологическая пытливость, пробужденная философами, толкала такие умы дальше, в область потустороннего, постигаемого только путем интуиции. Разум, бессильный проникнуть в тайны мироздания, должен был призвать на помощь прихотливую фантазию, теология уступала место теософии. Вместо того чтобы искать объяснения высших догм и преданий иудаизма в естествознании и метафизике Аристотеля, стали искать его в национальных источниках, в дебрях талмудической Агады и мидраша, в темных апокрифах и апокалипсисах. Многие ухватились за эту «тайную мудрость» («chochma nistara») как за противовес рационалистической философии, и мистицизм сделался верным спутником в соратником раввинского ортодоксизма[20].

Так распространилось в Испании и Франции XIII века то тайное, эзотерическое учение, которое получило название Каббала, тайное «предание» для посвященных. Подобно «устному учению» древности, впоследствии закрепленному в талмудической письменности, новое мистическое учение цеплялось за Библию как первоисточник иудаизма. Как прежде творцы Талмуда старались выводить из слов Торы свои многочисленные законоположения, ссылаясь на устное предание, так теперь каббалисты истолковывали мистически каждое библейское выражение, утверждая, что под ними скрываются истины, доступные только посвященным, и в свою очередь ссылались на какие-то темные предания, идущие от времен Моисея, патриархов и творцов Мишны.

Каббала XIII века основывалась главным образом на Филоновом принципе эманации. Бог есть «Эн-соф», Бесконечное, существо непостижимое, лишенное всяких конкретных атрибутов и проявляющееся только через свои творения. Такая отвлеченная сила, лишенная всякой материальности, не могла непосредственно создать мир материальный, а потому между Бесконечным и видимым миром установились десять посредствующих творческих сил или сефирот («сефира» — число, в смысле чисел-сил старого учения «Книги творения», однозвучно и отчасти родственно аристотелевским небесным