Шрифт:
Закладка:
К сожалению, гласность не решила насущных проблем: чем кормить, во что обувать, одевать свои семьи. Лозунгами, извините, сыт не будешь, газетную статью на хлеб не намажешь.
Вполне приличным подарком на день рождения считался кусок импортного мыла. До карточек дожили! На муку, сахар, масло, мясо… Даже на соль и спички! Многие помнят шутку тех времен: «Если вы у нас в гостях пьете чай с сахаром, то мойте руки без мыла».
У людей в то время были деньги, и немалые, а потратить их оказалось не на что. Как начальник железной дороги, я зарабатывал в конце восьмидесятых годов около пятисот рублей. Хорошо получали шахтеры, многие из них, скопив денег, забирали семьи и уезжали в Краснодарский край. Там даже образовался город из бывших кузбассовцев. В Сибири ведь было как: приходишь в магазин, а на прилавках только банки с березовым соком. Пей, хоть залейся!
Основные продукты распределялись по талонам, даже за спиртным приходилось давиться в очередях, бутылка водки стала самой твердой валютой. В документальном фильме «Так жить нельзя» эти «пьяные» очереди красочно показал Станислав Говорухин. Царствие ему небесное. Режиссер много раз приезжал в Кемерово, мы с ним подружились. А после той картины, вышедшей весной 1990 года, разругались. «Что же ты делаешь?! – говорил я Станиславу Сергеевичу. – Зачем такую чернуху снимаешь? Хочешь добить страну?» Конечно, не Говорухин развалил Советский Союз, «заслуги» тех же Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе неизмеримо выше, но и Станислав Сергеевич, считаю, тоже внес лепту. Как и вся тогдашняя либеральная интеллигенция.
Народ был на взводе, спичку поднеси – рванет, как порох. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало… мыло. Вернее, его отсутствие. Сами посудите, шахтерам есть нечего, детей одевать не во что, а тут еще выходишь из забоя – потный, грязный, уставший, а тебе элементарно нечем помыться. Вот народ и встал на дыбы! Мы, значит, под землей горбатимся, света белого не видим, а начальство нас за скот держит! Да пошло оно к едреной матери!
Люди страшно разъярились. Десятого июля 1989 года на междуреченской шахте имени Шевякова ночная смена отказалась сдавать аккумуляторы и самоспасатели, не стала расходиться по домам. Прибывшая на наряд первая смена, получив шахтерские лампочки, под землю не спустилась. Обе вышли на площадь перед горкомом партии. Выбрали забастовочный комитет. И покатилась цепная реакция: на следующий день бастовал уже весь Междуреченск. Еще через сутки – Прокопьевск, Осинники, Новокузнецк. Затем Киселевск, Анжеро-Судженск. К концу недели полыхал весь Кузбасс. Гвалт, ор, яростные речи, мегафоны, лозунги, требования, ночные костры – так выглядели площади почти всех городов Кемеровской области жарким летом теперь уже далекого 1989 года.
Эхо забастовки кузбасских горняков гулко прокатилось и по другим угольным бассейнам. Ее поддержали Донбасс, Воркута, Караганда, Ростов…
На первый взгляд, сущая ерунда – кусок мыла. Сегодня не оказалось, привезут завтра. Но нет, как писал классик-декабрист, из искры возгорелось пламя. Правда, меня и тогда не покидало чувство, и сейчас остается подозрение, что эти вроде бы спонтанные события происходили словно по хорошо прописанному сценарию. Думаю, все и было заранее заготовлено и спланировано, а спецслужбы зевнули. Образно говоря, копеечный кусок мыла стал причиной развала СССР. Потом уже были митинги в республиках Прибалтики, референдумы о независимости от Москвы и России.
Когда-то могучая и могущественная Российская империя пошла прахом из-за того, что в 1905 году матросов на броненосце «Потемкин» пытались накормить мясом с червями. Восстание вспыхнуло вроде бы из-за мелочи, а привело к Первой русской революции, которой все не ограничилось.
Вот так и забастовка на шахте имени Шевякова в Междуреченске запустила цепочку мощных протестных выступлений, которые и поставили подножку ослабевшему колоссу под названием Советский Союз.
В Кузбассе начался дикий бардак, шахты не работали, горняки периодически спускались в забой, чтобы накопать угля на продажу. Бастующие выбрали областной рабочий комитет, в который входило человек двадцать. Заседали день и ночь, орали друг на друга до хрипоты, а потом, руководствуясь им одним ведомыми мотивами, принимали решение, в зависимости от которого та или иная шахта могла на время начать работать. Меня напрямую это вроде бы не касалось, я отвечал за железную дорогу, но в той ситуации не мог оставаться в стороне. Вместе с коллегами-руководителями объезжал те бастующие шахты, остановка которых могла угробить продолжавшие работать и выпускать продукцию промышленные предприятия, уговаривал не допустить остановки производства. Особенно важно было, чтобы бесперебойно поступал кокс для доменных печей.
В первые дни июльской забастовки требования шахтеров были весьма скромными, можно даже сказать, сиюминутными, наспех составленными: своевременная стирка спецодежды, увеличение нормы отпуска колбасы со ста граммов до ста пятидесяти, мыла – с одного до двух кусков в месяц. Требовали мяса, масла, чая, сахара, муки, стирального порошка… Самые заурядные бытовые пожелания, ничего экстраординарного.
Отсутствие лидеров, чей авторитет не подвергался сомнению, и четкой программы действий приводило к тому, что порой люди противоречили сами себе. Срабатывал так называемый синдром толпы: кто громче орал, того и слушали.
Припоминаю случай, свидетелем которого стал в те дни в Прокопьевске. Рядом с трибуной установили свободный микрофон, которым мог воспользоваться любой желающий. Сначала выступила женщина, которая шумно возмущалась, что несколько дней не может купить мужу колбасы на «забутовку», чтобы тот перекусил в обеденный перерыв. Кричала, что начальство обжирается, а шахтеры голодают. Голосила долго, а в конце сбивчивого выступления предложила ввести талоны на колбасу. Мол, так хотя бы на бутерброд каждому гарантированно хватит. Ведущий поставил вопрос на голосование. Из нескольких тысяч собравшихся на площади подавляющее большинство подняло руки за талоны.
Через полчаса к микрофону протолкалась другая женщина и стала говорить прямо противоположное тому, что вещала первая выступающая. Якобы колбасу подвезли, и теперь ее завались. Она взяла себе сразу три килограмма докторской, чтобы несколько раз не бегать. Мораль: колбасные талоны отменить!
Ведущий митинга снова ставит вопрос на голосование. И те же
