Ершистость мне скоро припомнили, накатав в МПС кляузу, куда приплели все что можно. На краски не поскупились, обрисовали ярко. Николай Конарев вызвал меня к себе на ковер. Хочу, говорит, на этого уникума посмотреть.

– Всякое видел на своем веку, – сказал Николай Семенович, – но, чтобы одна инстанция предлагала человека назначить на более высокую должность, а другая – гнать прочь за профнепригодность, такое – впервые. Что будем делать?

Я только плечами пожал: вы – министр, вам и решать…

В общем, ничего не сделали. Не уволили, но и не повысили.

Об обкоме

В марте 1985 года генсеком ЦК КПСС стал Михаил Горбачев. Вскоре начались кадровые перестановки и на местах. Николая Ермакова, которого я хорошо знал еще по его работе в Новокузнецком горкоме партии, назначили первым секретарем Кемеровского обкома. Умнейший был человек, руководитель от бога!

Николай Спиридонович пахал без передыху и в новую команду подбирал таких же увлеченных, готовых целиком отдаваться работе, жить интересами дела.

Обо мне Ермаков тоже вспомнил, предложил:

– Пойдешь заведующим отделом транспорта и связи, Аман?

Я отказался, почти не задумываясь:

– Спасибо, Николай Спиридонович, но обком – не по мне. Люблю то, чем занимаюсь, чувствую себя на месте…

– Не торопись с ответом, – настаивал Ермаков. – Хорошенько все взвесь и через три дня позвони!

После чего продиктовал номер домашнего телефона.

Я выдержал паузу и спустя трое суток повторил в телефонную трубку:

– Еще раз благодарю за доверие, но предпочел бы остаться в Новокузнецке на дороге…

Николай Спиридонович помолчал секунду и бросил лишь одно слово:

– Ладно.

После чего пошли короткие гудки…

По тону я уловил: мой отказ не понравился Ермакову, но я действительно комфортно чувствовал себя на посту начальника отделения и никуда не рвался.

Через какое-то время встретились на пленуме Новокузнецкого горкома. Он опять за свое:

– Как не понимаешь, Аман? Я ведь предлагаю делать то же, чем занимаешься сейчас, но в масштабах области. Ты здесь решаешь тактические задачи, а там будет стратегия, перспектива. Станешь транспортным штурманом Кузбасса!

Звучало соблазнительно, Николай Спиридонович умел быть красноречивым и убедительным, однако я чуть не со слезами на глазах опять принялся умолять оставить меня где есть. Терпение у Ермакова иссякло, он перестал сдерживаться и начал ругаться, сказав в сердцах: «Ничего-то ты не смыслишь, Аман! О чем с тобой говорить? Не созрел еще!» Развернулся и отошел в сторону.

Вскоре приходит телеграмма: «Товарищу Тулееву. Прибыть на пленум Кемеровского обкома. При себе иметь партийный билет». Деваться некуда, дисциплина! Приехал, и Ермаков без всяких предисловий заявил, мол, хватит упираться, ты не девица красная, чтобы я за тобой годами бегал с уговорами, завтра выходишь на работу. «Пойми, дело интересное, нужны знающие люди. Если в чем-то сразу не разбираешься, в процессе освоишь. Это как маленькое государство, и ты в нем – король».

Вот так и стал я завотделом, хотя долго еще потом переживал, при любом удобном случае просил отпустить на железную дорогу. Впрочем, Николай Спиридонович оказался прав в главном: на новом месте я занимался знакомым делом, но на качественно ином уровне. Горизонт как бы отступил, раздвинулся, выявив ранее невидимое, недоступное. Изменились и масштаб, и инструмент мышления. Три года в обкоме под руководством Ермакова стали хорошей школой.

Он много мне дал. Один из его уроков – совет письменно излагать мысли. Ну и мой армейский опыт службы политруком тоже пригодился. Публично выступать мне приходилось часто. Привык к каждому выходу на трибуну или к микрофону тщательно готовиться, записывать самые важные мысли. С памятью у меня по сей день полный порядок: я в состоянии удержать в голове десятки цифр, фамилий, планов, заданий. Не скрою, мне даже нравилось, когда подчиненные начинали ворчать: «Тулеев никогда ничего не забывает!» Думал про себя: «Так и надо, правильно! Нечего расслабляться!»

Николай Спиридонович не уставал повторять: «Аман, перед принятием важного решения, выступлением на совещании проштудируй справочники, проанализируй документы, узнай различные мнения и точки зрения. Не ленись!»

Я и сам вскоре почувствовал: разговорная речь может оказаться излишне расплывчатой, эмоциональной. Увлечешься какой-то мыслью и потеряешь канву, собьешься на частности. Если же тезисы записывать, это заставляет строже относиться к каждой произносимой фразе. К тому же, пока пишешь, рождаются новые идеи.

И позже, став губернатором с пулом помощников и тех, кого называют заморским словом «спичрайтеры», никогда не писал речи и доклады от первой до последней буквы. Как правило, после предварительной скрупулезной работы мне хватало одного-двух листочков тезисов с ключевыми фразами, базовыми цифрами, чтобы «зацепиться» за мысль. В итоге удавалось сохранять железную логику изложения. И сегодня следую этому правилу, когда выступаю с лекциями перед студентами.

А тогда в Кемерове я лишь постигал науку публичного политика, делал первые шаги. Едва получил жилье, сразу перевез семью. Квартиру нам дали в районе Шалготарьян, названном так в честь города-побратима в Венгерской Народной Республике. В панельную новостройку на окраине въезжали поздней осенью 1985 года. Асфальт положить не успели, и вокруг царила непролазная грязь. В квартире стояла дикая холодрыга, тонкие стены промерзли насквозь. С четырех утра под окнами автобусы прогревали дизели: по соседству находилась конечная остановка городского маршрута. Выхлопные газы наполняли спальню, дышать было нечем, воняло страшно.

Расстояние от дома до обкома – километров пять, если идти короткой дорогой. Вставал я рано, влезал в высокие резиновые сапоги, чтобы не испачкать цивильную одежду, брал в руки туфли и шагал заре навстречу. Параллельным курсом двигались те, кто спешил на утреннюю смену на заводы и фабрики. Правда, по вечерам мы возвращались в разное время: в обкоме рабочий день был ненормированным, засиживаться допоздна считалось нормой.

Тех утренних попутчиков встречал и много лет спустя, они подходили, напоминали: «Мы с вами, Аман Гумирович, когда-то вместе грязь месили в Шалготарьяне».

В обкоме я курировал транспортную составляющую Кузбасса, при этом сам продолжал оставаться «безлошадным»: служебная машина мне не полагалась, на собственную еще не заработал. Зато шишки сыпались со всех сторон: где-то вагоны для угля не пришли, в другом месте цистерны не подали, в третьем пропали дизель и бензин. Я отвечал за ритмичную работу железной дороги, автомобильного транспорта, гражданской авиации, за завоз нефтепродуктов… Представляете? С утра до ночи слышишь: давай, давай, давай! И никого особо не волновало, где я должен был брать. С началом уборочной начинался полный дурдом. Рвали на части, забот – вагон и маленькая