Шрифт:
Закладка:
Мне та операция с КМК и Запсибом по ювелирности, точности и четкости до сих пор представляется чем-то сродни работе космонавтов на орбите. Кстати, когда мы только осуществили первые перевозки, американцы засекли со своих спутников передвижения составов и сообщили по «Голосу Америки», мол, в Новокузнецке начались какие-то подозрительные маневры со стратегическими ракетами. Мы тогда долго хохотали.
Честно говоря, в моей трудовой биографии есть немало выговоров, которыми горжусь и сегодня. Они как нашивки за боевые ранения. Вот еще одно, когда «пуля» прошла, не зацепив жизненно важных органов.
Это было году в 1983-м или около того. Помню, что уже работал начальником Новокузнецкого отделения после ухода Андрея Клепикова. Как-то о встрече со мной попросил Николай Шатилов, один из руководителей Таштагольского района. Горная Шория – край не самый близкий даже по сибирским меркам. Я еще подумал, что без особой причины Николай Иванович в такую даль не отправится. Наверняка что-то случилось. И точно. Зашел Шатилов в кабинет и начал с порога: «Помоги, Аман Гумирович, не знаю, как быть».
В то время молоко в Таштагол везли из Тяжина в специальном вагоне-термосе. Тогда любые перевозки грузов в Горную Шорию осуществлялись исключительно поездами, автомобильных дорог еще и в помине не было. От Тяжина до Таштагола – шестьсот с гаком километров, часов десять в пути, не меньше. Чуть выбился из графика – привозишь простоквашу и заслуженно получаешь по голове от начальства. Ведь в Таштаголе все ждут свежее молоко – и ребятишки в детских садах, и бабушки в очередях.
Молоко доставляли строго по графику трижды в неделю. И вдруг в рефрижераторе отказала холодильная установка. Шатилов сразу позвонил в Кемерово, в обком КПСС, и сделал заявку в МПС на срочный ремонт старого вагона. Ответили: «Ждите». А пауза может длиться месяц или два, может, и три. Значит, все это время город будет без молока?! Николай Шатилов справедливо рассудил, что дети ждать не могут, и попросил меня о помощи.
Я уточнил у своего заместителя: «Ты в курсе?» Тот подтвердил: «Да, знаю, вагон вышел из строя».
Что делать?
И тут меня осенило. Говорю: «Николай, есть вариант, но за него нам могут головы открутить и сказать, мол, так и было. Зато люди страдать не будут. Готов рискнуть?» Николай Иванович согласно кивнул. Я отдал команду: «В первом же составе, где увидите вагон-термос, выдергивайте его! Под любым предлогом». Нашли рефрижератор, на боку крупно написали: «Болен». Дескать, сломался. И… стали возить в нем молоко в Таштагол. Взяли, конечно, на время. Вроде бы как ремонтируем, а в действительности он исправно бегает.
Естественно, хозяева вагона через какое-то время стали проявлять обеспокоенность, спрашивать, в чем дело, что с вагоном? И вообще, где он? Так сказать, не значится ни среди «больных», ни среди «здоровых». Пришлось на ходу сочинять легенду: мол, заклинило колесную пару, букса полетела… Хозяева на время успокоились, еще подождали, а потом догадались, что мы темним. Ясное дело, пошли жалобы в министерство. Вскоре мне позвонили: «Тулеев, опять самовольничаешь? Зачем забрал чужой вагон?» Я пытался объяснить ситуацию, но доводы никого не интересовали. О моем проступке доложили министру. В результате мне выговор от МПС, а Шатилову – по молодости лет – замечание по партийной линии.
К тому времени таштагольский вагон отремонтировали, и я утешал себя тем, что цель оправдала средства.
Вскоре похожая ситуация вышла уже не с молоком, а с картошкой. Правда, на этот раз мы быстро отдали чужой вагон, хозяева не успели его хватиться. Конечно, я понимал, что совершаю серьезный проступок, по сути, рейдерский захват. Но мы ведь рисковали не ради личных интересов или какой-то еще шкурной корысти.
Руководитель должен брать на себя ответственность, особенно в сложных, спорных ситуациях. Иногда по инструкции вроде так и делать нельзя, а в реальной жизни приходится. Невозможно все предусмотреть. И если понимаешь, что за тобой не бумажки, а живые люди с их проблемами, заботами, то нарушаешь. Вот почему и сегодня мне не стыдно за подобные выговоры…
Новокузнецк – сложнейший железнодорожный узел. Как-то на станции встали поезда и не могут разъехаться – ни на запад, ни на восток. Пробка хуже, чем на Садовом кольце в Москве в час пик! Домой не пошел, прилег покемарить на диванчике в кабинете. И приснилось мне, как развести поезда. Вскочил, умылся – и бегом к диспетчерам: «Делаем так!» Сотрудники службы движения посмотрели на меня с недоумением: не инженерное, дескать, решение, нас в институтах этому не учили. Но я жестко потребовал: «Выполняйте!» Сделали, как велел, поезда разъехались, после чего все заговорили, какой я умный и талантливый. Хотя в действительности решение мне приснилось. А признаться в этом опять же было стыдно. Все время чего-то стеснялся…
Наверное, у многих в жизни случались чудесные озарения, когда в трудный, критический момент вдруг находится выход из, казалось бы, глухого тупика. Кто-то говорит о шестом чувстве или интуиции, а я предпочитаю благодарить ангела-хранителя. Он есть у каждого человека, надо лишь вовремя услышать его голос. Я старался чутко улавливать сигналы, ангел действительно поддерживал меня в наиболее тяжелых ситуациях.
Пока же на календаре – середина восьмидесятых.
В какой-то момент начальник Кемеровской железной дороги Валерий Бутко рекомендовал меня на должность своего первого заместителя. Обком партии поддержал это предложение. Но одновременно с этим ходатайством на стол министра путей сообщения СССР Николая Конарева легло письмо от руководителей профсоюза железнодорожников. Они настаивали на снятии Тулеева с должности начальника Новокузнецкого отделения. Вот и получилось, что меня хотели сразу и повысить, и уволить. Цирк с конями!
Почему не заладилось с профсоюзами? Из-за социалистического соревнования. Точнее, из-за того, чем сопровождалось подведение его итогов. Все заканчивалось обильными возлияниями, пьянками-гулянками. Каждое переходящее красное знамя обмывали так, что пропивали не только победную премию, но и часть зарплаты. Меня такая «традиция» сильно тяготила. Да и денег лишних в доме не было. Мы не бедствовали, конечно, но и не шиковали. Находили более важные цели, чтобы потратить премию, чем спускать ее на водку. Словом, я стал избегать «чаепитий». Ко мне лезли с попреками: «Почему сторонишься, юноша?» Как-то я