Шрифт:
Закладка:
Лион был почти столицей французского капитализма. Среди 130 000 жителей города были финансисты со связями по всей Франции, купцы, имевшие по всей Европе, промышленники, контролировавшие сотни фабрик, и многочисленные пролетарии, которые с завистью слышали, как их собственный класс в Париже почти захватил власть. В начале 1793 года под руководством бывшего священника Мари-Жозефа Шалье они добились аналогичной победы. Но религия оказалась сильнее класса. По крайней мере половина рабочих все еще была католиками и возмущалась антихристианским поворотом якобинской политики; когда буржуазия мобилизовала свои разнообразные силы против пролетарской диктатуры, рабочие разделились, и коалиция предпринимателей, роялистов и жирондистов изгнала радикальное правительство и предала смерти Шалье и двести его сторонников (16 июля 1793 года). Тысячи рабочих покинули город, поселились в окрестностях и стали ждать следующего витка революционного винта.
Комитет общественной безопасности послал армию, чтобы свергнуть победивших капиталистов. Кутон, безногий, прибыл из Клермона, чтобы возглавить ее; 9 октября она ворвалась в город и восстановила власть якобинцев. Кутон считал политику милосердия целесообразной в городе, население которого во многом зависело от непрерывной работы фабрик и магазинов, но Парижский комитет думал иначе. 12 октября он провел через Конвент и направил Кутону директиву, составленную Робеспьером в порыве мести за Шалье и двести казненных радикалов. В ней, в частности, говорилось следующее: «Город Лион должен быть разрушен. Все жилища богачей должны быть разрушены….. Название Лиона должно быть вычеркнуто из списка городов Республики. Совокупность оставшихся домов отныне будет носить название Ville Affranchisée [Освобожденный город]. На руинах Лиона должна быть воздвигнута колонна, свидетельствующая потомкам о преступлениях и наказании роялистов».76
Кутону не понравилась порученная ему работа. Он приговорил к сносу один из самых дорогих домов, а затем был отправлен на более выгодные работы в Клермон-Ферран. В Лионе (4 ноября) его сменил Колло д'Эрбуа, к которому вскоре присоединился Фуше. Они начали с шуточной религиозной церемонии в честь Шалье как «бога-спасителя, умершего за народ»; во главе процессии шел осел в одежде епископа с митрой на голове и с распятием и Библией на хвосте; на площади мученика чествовали хвалебными речами, а в костре сожгли Библию, миссал, причастные облатки и деревянные изображения разных святых.77 Для революционного очищения Лиона Колло и Фуше создали «Временную комиссию» из двадцати членов и трибунал из семи человек для суда над подозреваемыми. Комиссия выпустила декларацию принципов, которую назвали «первым коммунистическим манифестом» современности.78 В ней предлагалось объединить революцию с «огромным классом бедняков»; она осуждала дворянство и буржуазию и говорила рабочим: «Вы были угнетены; вы должны сокрушить своих угнетателей!». Все продукты французской земли принадлежат Франции; все частные богатства должны быть поставлены на службу Республике; и в качестве первого шага к социальной справедливости налог в тридцать тысяч ливров должен быть взят с каждого, кто имеет доход от десяти тысяч в год. Большие суммы были собраны за счет тюремного заключения дворян, священников и других лиц и конфискации их имущества.
Эта декларация была плохо воспринята жителями Лиона, значительное меньшинство которых вышло в средний класс. 10 ноября в петиции, подписанной десятью тысячами женщин, содержалась просьба о милосердии для тысяч мужчин и женщин, которые толпились в тюрьмах. Члены комиссии сурово ответили: «Заткнитесь в уединении своих домашних задач….. Пусть мы больше не увидим слез, которые вас позорят».79 4 декабря, вероятно, для того, чтобы прояснить ситуацию, шестьдесят заключенных, осужденных новым трибуналом, были выведены на открытое пространство через Рону, размещены между двумя траншеями и похоронены последовательными митральезами — пулями или гранатами из ряда пушек. На следующий день на том же месте 209 пленных, связанных вместе, были уничтожены аналогичной митральезой, а 7 декабря — еще двести. После этого гильотина стала убивать более неторопливо, но так быстро, что зловоние мертвецов стало отравлять городской воздух. К марту 1794 года число казненных в Лионе достигло 1667 человек — две трети из них принадлежали к среднему или высшему классу.8 °Cотни дорогих домов были уничтожены с большим трудом.81
20 декабря 1793 года депутация граждан из Лиона предстала перед Конвентом с просьбой прекратить месть; но Колло опередил их в Париже и успешно защищал свою политику. Фуше, оставленный во главе Лиона, продолжил террор. Узнав, что Тулон захвачен, он написал Колло: «У нас есть только один способ отпраздновать победу. Сегодня вечером мы отправим 213 мятежников под огонь молнии».82 3 апреля 1794 года Фуше был вызван для дачи отчета перед Конвентом. Он избежал наказания, но так и не простил Робеспьера за то, что тот обвинил его в варварстве; когда-нибудь он отомстит.
Комитет общественной безопасности постепенно осознал, что провинциальный террор доведен до дорогостоящего предела. В этом вопросе Робеспьер оказал сдерживающее влияние; он взял на себя инициативу, отозвав Каррьера, Фрерона, Талльена и потребовав отчета об их деятельности. Провинциальный террор закончился в мае 1794 года, в то время как в Париже он усиливался. К тому времени, когда Робеспьер сам стал его жертвой (27–28 июля 1794 года), он унес 2700 жизней в Париже и 18 000 во Франции;83 По другим данным, общее число жертв достигло 40 000.84 В тюрьмах содержалось около 300 000 подозреваемых. Поскольку имущество казненных возвращалось государству, Террор был прибыльным.
3. Война против религииТеперь глубочайшее разделение происходило между теми, кто ценил религиозную веру как последнюю опору в мире, который в остальном непонятен, бессмыслен и трагичен, и теми, кто считал религию управляемым и дорогостоящим суеверием, преграждающим путь к разуму и свободе. Это разделение было наиболее глубоким в Вандее — прибрежной Франции между Луарой и Ла-Рошелью, где унылая погода, каменистая, засушливая почва, повторяющаяся траектория рождений и смертей сделали население почти невосприимчивым к остроумию Вольтера и ветрам Просвещения. Горожане и крестьяне приняли революцию; но когда Учредительное собрание обнародовало Гражданскую конституцию духовенства, конфисковав имущество церкви, сделав всех священников государственными служащими и потребовав от них присягнуть на верность режиму,