В ноябре 1793 года Комитет находился на пике своей славы, отчасти благодаря успешному массовому сбору, но особенно благодаря военным триумфам на нескольких фронтах. Новые генералы — Журдан, Келлерман, Клебер, Хош, Пишегрю — были сыновьями Революции, не скованными старыми правилами и тактикой или увядшей верностью; под их командованием находился миллион человек, еще недостаточно вооруженных и обученных, но воодушевленных мыслью о том, что может случиться с ними и их семьями, если враг прорвется через французские линии. Они потерпели поражение под Кайзерслаутерном, но оправились и взяли Ландау и Шпейер. Они отбросили испанцев за Пиренеи. С помощью молодого Наполеона они захватили Тулон.

С 26 августа разношерстные английские, испанские и неаполитанские войска под защитой англо-испанского флота и при поддержке местных консерваторов удерживали этот порт и арсенал, стратегически важный для Средиземноморья. В течение трех месяцев революционная армия осаждала его, но безрезультатно. Мыс Эгильет разделял гавань и открывал вид на арсенал; овладеть им означало бы овладеть ситуацией; но англичане перекрыли сухопутный подход к мысу фортом, настолько хорошо вооруженным, что называли его Маленьким Гибралтаром. Двадцатичетырехлетний Бонапарт сразу понял, что если заставить вражескую эскадру покинуть гавань, то гарнизон, занимавший, лишившись снабжения с моря, вынужден будет оставить город. Путем решительной и рискованной разведки он нашел в джунглях место, откуда его артиллерия могла бы с некоторой безопасностью обстреливать бастион. Когда его пушки разрушили стены, батальон французских войск ворвался в форт, уничтожил его защитников, захватил или заменил пушки. Они были пущены в ход против вражеского флота; лорд Гуд приказал гарнизону покинуть город, а кораблям — отплыть; и 19 декабря 1793 года французская армия вернула Тулон Франции. Огюстен Робеспьер, местный представитель Комитета, написал своему брату, восхваляя «выдающиеся заслуги» молодого артиллерийского капитана. Начиналась новая эпопея.

Эти победы, а также победа Клебера в Вандее освободили Комитет для решения внутренних проблем. Якобы существовал «иностранный заговор» с целью убийства революционных лидеров, но убедительных доказательств не было найдено. Коррупция распространялась в сфере производства и доставки армейских припасов; «в армии Юга не хватает тридцати тысяч пар бриджей — самая скандальная нехватка».95 Спекуляции помогали манипулировать рынком, чтобы взвинтить цены на товары. Правительство установило максимальный уровень цен на важные товары, но производители жаловались, что не могут придерживаться этих цен, если заработная плата не будет контролироваться аналогичным образом. На какое-то время инфляцию удалось сдержать, но крестьяне, фабриканты и купцы сократили производство, и безработица росла одновременно с ростом цен. По мере истощения запасов домохозяйкам приходилось стоять в одной очереди за хлебом, молоком, мясом, маслом, маслом, мылом, свечами и дровами. Очереди образовывались уже в полночь; мужчины и женщины лежали в дверях или на тротуаре, ожидая, когда откроется магазин и процессия двинется в путь. То тут, то там голодные проститутки предлагали свои товары.96 Во многих случаях группы вооруженных людей вторгались в магазины и уводили товары. Муниципальные службы не работали, преступность процветала, полиции не хватало, неубранный мусор захламлял улицы. Подобные условия преследовали Руан, Лион, Марсель, Бордо…

Утверждая, что Комитет неправильно управляет экономикой и что спекулянты захватили государственный корабль, парижские санкюлоты, бывшие опорой Робеспьера, перешли на сторону Эбера и Шометта и с жадностью слушали предложения о национализации всей собственности, всех богатств или, по крайней мере, всей земли. Лидер одной из секций предложил лечить экономический кризис, предавая смерти всех богатых людей.97 К 1794 году среди рабочих было распространено мнение, что буржуазия ушла вместе с революцией.

К концу 93-го года Комитету бросили новый вызов влиятельный революционный лидер и блестящий журналист. Несмотря на притворную свирепость Дантона, в нем присутствовала доброжелательная черта, которая сокрушалась по поводу казни королевы и жестокости Террора. По возвращении из Арсиса он рассудил, что изгнание захватчиков с территории Франции и казнь самых активных врагов Революции не оставляют причин для продолжения террора или войны. Когда Великобритания предложила мир, он посоветовал принять его. Робеспьер отказался и усилил террор на том основании, что правительство все еще было охвачено нелояльностью, заговорами и коррупцией. Камиль Десмулен, некогда секретарь Дантона, давно ставший его восхитительным другом и, как и он, наслаждавшийся счастливым браком, сделал свой журнал Le Vieux Cordelier рупором «индульгентов», или умиротворителей, и призвал к прекращению Террора.

Свобода — это не нимфа из оперы, не красный колпак, не грязная рубашка и лохмотья. Свобода — это счастье, разум, равенство, справедливость, Декларация прав, ваша возвышенная Конституция [все еще в спячке].

Вы хотите, чтобы я признал эту свободу, пал к ее ногам и пролил за нее всю свою кровь? Тогда откройте двери тюрьмы для 200 000 граждан, которых вы называете подозреваемыми….. Не думайте, что такая мера будет гибельной для общества. Напротив, она была бы самой революционной из всех, которые вы могли бы принять. Вы бы уничтожили всех своих врагов на гильотине? Но было ли когда-нибудь большее безумие? Разве можно уничтожить одного врага на эшафоте, не сделав двух других среди его семьи и друзей?

Я совершенно иного мнения, чем те, кто утверждает, что необходимо оставить Террор в качестве порядка дня. Я уверен, что свобода будет обеспечена, а Европа завоевана, как только у вас появится Комитет милосердия».98

Робеспьер, до этого дружелюбно относившийся к Десмулину, был встревожен этим призывом открыть тюрьмы. Эти аристократы, священники, спекулянты и раздувшиеся буржуа — разве, оказавшись на свободе, они не возобновят с еще большей уверенностью свои планы по эксплуатации или уничтожению Республики? Он был убежден, что страх перед арестом, скорым осуждением и ужасной смертью — единственная сила, которая удержит врагов Революции от заговора ее падения. Он подозревал, что внезапно проявленное Дантоном милосердие было уловкой, чтобы спасти от гильотины некоторых соратников, недавно арестованных за злоупотребления, и защитить самого Дантона от разоблачения его отношений с этими людьми. Некоторые из них — Фабр д'Эглантин и Франсуа Шабо — предстали перед судом 17 января 1794 года и были признаны виновными. Робеспьер пришел к выводу, что Дантон и Десмулен стремятся сместить и покончить с Комитетом. Он пришел к выводу, что никогда не будет в безопасности, пока живы эти его старые друзья.

Он держал своих противников разобщенными и играл их противоборствующие фракции друг против друга; он поощрял нападки Дантона и Десмулена на Эбера и приветствовал их помощь в противостоянии