Шрифт:
Закладка:
Хальрун моргнул, а затем медленно кивнул. Он почувствовал, как выходит на свет после блуждания в темноте, во время которого даже не догадывался, что бродит вслепую. Версия Дорена многое объясняла.
– Очень логично, детектив. Странно, что я не подумал об это сам.
– Люди редко задумываются. Если я прав… Вей Осгерт, гадалка по-прежнему остается в близком окружении вейи, – Дорен стал ее мрачнее. – Я ведь только вчера встречался с секретарем вея Лакселя. Он сказал, его хозяин начал говорить про свадьбу полгода назад и был абсолютно убежден в успехе. Этот план готовился не за один день... Вейя должна знать об угрозе.
– Разумно. Вы видели ее? Вейю Кросгейс?
– Нет. Сначала я решил поговорить с госпожой Лаллой…
– Которая стала отрицать свою вину, и вейя поверила подруге, а не вам, - догадался Хальрун.
Дорен покачал головой.
– Хуже, – мрачно сказал он. – Гадалка пожаловалась моему капитану. Поэтому теперь мне потребовались вы.
Тон детектива стал жестким. Должно быть, жалоба госпожи Лаллы имела для него весьма неприятные последствия. Хальрун терпеливо ждал продолжения – торопить Дорена, как он понял, было все равно бесполезно.
– Мне теперь нельзя прийти к вейе Кросгейс, но и оставить бедную девушку без предупреждения я тоже не могу.
– Я понял. Я должен буду сообщить ей о пригретой змее на груди?
Дорен строго посмотрел на него.
– Только вы в курсе дела. Больше мне обратиться не к кому, вей Осгерт.
– Вы меня обижаете, детектив, – сказал Хальрун. – Я же не злодей... И я ни за что не пропущу возможность еще раз встретить очаровательную вейю Кросгейс, пусть даже это и означает явиться к ней без приглашения. Я думаю, она не откажется меня принять.
Полицейский посмотрел на него еще строже.
– Вей Осгерт! Дело серьезное. Прошу вас, отнеситесь к нему со всей возможной ответственность.
– Положитесь на меня, – пообещал Хальрун. – Я поговорю с милой девушкой и предостерегу ее от тайных врагов.
Детектива он не убедил. Дорен прикрыл глаза и сделал журналисту еще одно напутствие:
– Только помните, что доказательств у меня нет. Чтобы уличить госпожу Лаллу, нужно найти исполнителя, а мне запретили этим заниматься. Поэтому выбирайте выражения, вей Осгерт и не бросайтесь обвинениями, прошу вас.
Хальрун кивнул. Получая инструкции полицейского, он представлял себя учеником перед учителем.
– Я умею быть деликатным, – заверил детектива газетчик. – Я немедленно отправлюсь к вейи Кросгейс и поговорю с ней. Попрошу ее проявить осторожность и не доверять без оглядки, пока свет правосудия не прольется на ужасное злодеяние и не выявит всех причастных. Я вас правильно понял?
– Вы ерничаете?
– Не придирайтесь, детектив. Это моя обычная манера говорить.
Дорен вздохнул, но Хальрун знал, что полицейский примет его помощь. С не охотой, но примет.
– Если отбросить... образность вашей речи, то вы меня поняли правильно.
– Вот и замечательно... Хотите узнать результат?
– Очень.
– Тогда встретимся вечером... У вас в Центральном округе есть какое-нибудь приличное место?
Дорен кивнул и все-таки расслабился. Вдруг стало заметно, насколько он был напряжен, а теперь детектив успокоился и даже слегка улыбнулся.
– Есть, вей Осгерт. Я покажу вам его и, возможно, даже угощу ужином. Я вам обязан.
– Тогда ваше поручение становится еще приятнее. Подвезете меня?
Хальрун встал и надел шляпу. Он был готов отправляться без промедления.
– Боюсь, что нет. Я сегодня без самоходного аппарата, – сказал Дорнен.
– Тогда наймем один экипаж на двоих? Так будет дешевле.
– Неплохая идея, вей Осгерт.
Согласие Хальруна выполнить просьбу порадовало детектива. В экипаже Дорен даже описал встречу с гадалкой, продлившуюся недолго. Госпожа Лалла оскорбилась при первом же намеке и немедленно выставила полицейского вон.
– Это чересчур. Чрезмерная реакция, – сказал Хальрун. – Люди ее профессии обычно не такие обидчивые.
– Мне тоже так показалось. Нечистая совесть – лучшее объяснение. Подумайте, как объясните это вейе.
Остаток пути Дорен молчал или отделывался короткими фразами. Хальрун рассчитывал узнать у полицейского подробности расследования, но Дорен держался стойко, и газетчику пришлось отступить.
– Я рад, что познакомился с вами, детектив Лойверт, – сказал он. – Вы уже принесли мне удачу, а сейчас подарили возможность закрепить успех.
– Не могу сказать то же про себя, – в тоне Дорена можно было услышать колкость, но журналист не принял ее на свой счет.
– Подождите, – заверил полицейского Хальрун. – Еще не вечер. Вдруг именно это дело принесет вам успех и славу?
– Я не гонюсь за славой, – возразил Дорен.
– Напрасно. Успех развязывает руки и дарит свободу действий. Посмотрите на меня – я могу делать, что хочу.
Детектив дернул уголком рта и произнес короткое:
– Вей Далмель, вей Осгерт.
– Над этим я работаю, – скромно ответил Хальрун. – Мне просто нужно чуть больше успеха.
Глава 11
– Вей Осгерт! О вас говорят правду, вы не медлите.
Мализа выглядела иначе, чем при знакомстве. Она была весела, лучилась приветливостью, а от подавленности или страха не осталось даже следа. Темное платье сменилось нежно-кремовым с ворохом оборок и широкими распашными рукавами. Сшитое по моде далеких берегов Лансейна оно подчеркивало экзотические вкусы владелицы.
Хальрун поднялся с жесткого стула, не который его усадила горничная.
– Добрый день, вейя Кросгейс! Тому, кого кормят новости, нельзя быть тяжелым на подъем.
Она засмеялась и направилась в глубину комнаты к дивану, похожему на облако.
– Вы удивительный человек. Я только написала, а вы уже пришли.
– Простите, если я навязчив, – сказал Хальрун, следуя за девушкой. – Я хотел лично выразить вам свою благодарность.
– Совсем вы ненавязчивы, вей Осгерт. Разве я могу плохо думать о своем спасителе? Это мне надлежит быть признательной.
Она села, откинувшись на надутую спинку, и взмахом руки предложила гостю занять кресло по соседству, оказавшееся слишком уж мягким. Велюровые объятия поймали газетчика, как силки, и он обнаружил себя сидящим с задранными кверху коленками. Хальруну еще повезло родиться высоким, поэтому он хотя бы не смотрел на вейю Кросгейс снизу вверх... А она, глядя на него, продолжала нежно улыбаться, и на лице девушки не было заметно ни следа насмешки. Либо Мализа Кросгейс являлась образцом добродетели, не способной помыслить дурное
