бы путь для развития натуралистического, рационального объяснения вселенной, представлявшего явную опасность для Церкви. Интересно, что реакция Рима на новую ересь в начале XIII века оказалась такой же, как и реакция Греции на учение софистов пятнадцатью столетиями ранее: преподавание Аристотеля было полностью запрещено.

В Париже прозвучали утверждения, что пантеизм (грубо говоря, определение Бога как части вселенной) преподают магистры искусств, вдохновленные учением Аристотеля. В ответ на эти слухи совет епископов на встрече в Париже в 1210 году издал постановление, запрещающее обучение аристотелевской натурфилософии на факультете искусств. Действие постановления продлил в 1215 году папский легат Робер де Курсон. В 1231 году папа Григорий IX лично возобновил запрет 1210 года, особо указав, что труды Аристотеля по натурфилософии не подлежат изучению на парижском факультете до тех пор, пока они не будут «изучены и очищены от всех возможных ошибок».

В письме, направленном комиссии по рассмотрению вопроса, Григорий писал: «Поскольку другие науки должны служить мудрости Святого Писания, они должны быть даны верующим постольку, поскольку соответствуют воле Дарителя». Однако Григорий признавал, что «книги по натурфилософии, запрещенные провинциальным советом в Париже… содержат как полезное, так и бесполезное», и, «для того, чтобы полезное не было осквернено бесполезным», приказывал «удалить все ошибочное, способное вызвать злословие или оскорбить читателей, с тем, чтобы по удалении сомнительного материала оставшееся могло быть изучено без промедления и вреда».

В 1277 году, пока Рим искал выхода из очевидного тупика, дискуссии относительно всего, что могло бы иметь хоть какое-то отношение к рационализму, были запрещены. Выход нашли у доминиканского интеллектуала, учившегося у Альберта Великого в Париже, человека по имени Фома Аквинский.

Фома Аквинский сгладил различия между верой и разумом в работе «Summa Theologica» («Сумма теологии»). В ней он доказывал, что философия исследует сверхъестественный порядок в свете разума, а теология постигает его в свете откровения. Хотя разум находит применение в теологии, откровение не является частью философии, и философия не может противоречить теологии, потому как истина не может противоречить истине. Человеческий разум способен доказывать некоторые из истин откровения и показывать, что есть другие истины, скорее, сверх- , чем антирациональные, но вера – это та область, в которой разум властвовать не может.

Таким образом, для Фомы Аквинского знания и вера не были взаимоисключающими. Вера, по его словам, вступает в права там, где кончаются знания. Целью и разума, и теологии является «Бытие», и хотя разум не в состоянии постичь «Бытие» полностью, он способен придать убедительность вере. Таким образом, вера и знание не противоречивы. Свои взгляды Фома Аквинский суммировал так: «Верить – значит, думать с согласием».

Фома Аквинский проявил недостаток терпимости к оппонентам, вполне ожидаемый от защитника официальной Церкви, оправдывающего отлучения и казни, настаивая на том, что поскольку их грех затрагивает душу, то и наказывать их следует скорее и суровее, чем разбойников и фальшивомонетчиков. Однако, прежде чем отлучать таких людей от Церкви и передавать в руки светских властей для казни, их нужно дважды предостеречь в надежде на обращение.

Своей «Суммой теологии» Аквинский передал в светские руки всю силу дара рационализма. Он склонялся перед силой геометрии, признавая, что Бог не мог сделать сумму внутренних углов треугольника больше суммы двух прямых углов. В будущем будут существовать два вида знания: относящееся к откровению (и попадающее в сферу теологии) и относящееся к миру природы (являющиеся предметом разума и философии).

Этим решением Церковь открыла для Создателей топора еще одну возможность идти вперед и размножаться. Результатом станет то, что однажды назовут «наукой». Но считать, что с рационализма сняли оковы, было бы заблуждением. На протяжении столетий наука не освободится от церковного контроля. Более того, вплоть до самого последнего времени большинство ученых будут священниками, и даже в эпоху Дарвина наука еще продолжит работать в поддержку официальной религии.

Одно из самых ранних выражений нового, более светского взгляда последовало в конце XIII века. Его автором был английский священник по имени Роджер Бэкон с работой «Opus Maius» («Большое сочинение»). Рассказывая о Питере Марикуре, еще одном путешественнике в арабские земли, уже прославившемся трудом по магнетизму, Бэкон писал: «То, что другие стараются рассмотреть, видя смутно и неясно, как летучие мыши в сумерках, он видит в полном свете дня, потому что он – мастер экспериментов. Через эксперимент он обретает знание о природных вещах, медицинских, химических и всем том, что есть на небе и на земле».

Главные «научные» писания Бэкона не относились к натурфилософии, это скорее страстные попытки предостеречь церковную иерархию (в трудах, адресованных папе) от подавления нового знания, выраженного в философии Аристотеля и во всей новой литературе, связанной с натурфилософией, математикой и медициной. Бэкон доказывал, что новая философия есть божественный дар, могущий подтвердить догматы веры и убедить необращенных; что научные знания значительно способствуют толкованию Писания; что астрономия необходима для установления церковного календаря; что астрология дает возможность человеку предсказывать будущее; что «экспериментальная наука» учит, как продлить жизнь; что оптика позволяет создать устройства, которые ужаснут неверующих и приведут их к раскаянию и обращению.

Есть только одна «совершенная мудрость», говорит Бэкон в «Opus Maius», и «она заключена в Святом Писании, где скрыта вся истина. Следовательно, одна дисциплина есть хозяйка других, а именно, теология, для которой другие – неотъемлемые необходимости, и без них она не может достичь своих целей. К их силам она взывает и ими распоряжается». Итак, теология не подавляет науки, но ставит их себе на службу, направляя к нужной цели.

Экспериментальные приемы Бэкона, давшие Создателям топора новые способы производства знаний, получили известность как «разделение и соединение». Это было прямое следствие алфавитного мышления, потому что здесь применялся аналитический подход к решению проблем, «разделяй и властвуй». Разделение определяло комплексное явление и его причинные условия, разбивая его на элементы, или принципы, задействованные в явлении. Соединение затем использовало эту информацию, чтобы показать, как причины вызвали явление, вскрывая, таким образом, условия, необходимые и достаточные для его возникновения.

Первые эксперименты в этом направлении были осуществлены Бэконом и его современником Робертом Гроссетесте (первым канцлером Оксфорда), а также Теодориком Фрейбургским и другими. Их целью было найти «механизмы рождения явления», экспериментально воссоздавая необходимые для его существования условия. Теодорик разбрызгивал капли воды, имитируя условия возникновения радуги, исследовал оптические свойства капель, создавая их модели с помощью заполненных водой сферических сосудов, и в результате пришел к объяснению геометрии преломления света.

Начиная с XIII века, новые экспериментаторы стали отзываться о природе так, как будто она была машиной, функционирующей в соответствии с поддающимися обнаружению