и сегодня мало кто из респондентов при опросе в России склоняется к публичному признанию в собственном «грехе». Такое положение дел нельзя расценить иначе как архаику. Но факты упрямая вещь, а посему не остается ничего другого как обратиться к анализам опросного материала, собранного в так называемых демократических обществах, в частности, во Франции.

В общенациональном опросе был задан следующий вопрос: «Занимались ли Вы мастурбацией?» 84% мужчин ответили на него положительно, но только 42% женщин дали такой же ответ (см.: Бежен 1998: 143). Для того чтобы проверить, не утаивают ли женщины факт мастурбации, в конце процедуры автор поставил контрольный вопрос: «Достигаете ли вы оргазма, когда мастурбируете?» Предлагался ряд альтернатив: «всегда», «довольно легко», «скорее с трудом», «никогда», «ко мне это не имеет отношения», «затрудняюсь ответить». В результате установлено — 56% женщин (а не 42%) применяли эту практику. Выявленное умолчание особенно значительно у молодежи: среди 18—19-летних женщин 67% — вместо 34% — имели по крайней мере минимальный опыт мастурбации (см.: Bejin 1993: 1448).

Зададимся вопросом: почему женский онанизм больше мужского подвергается сокрытию? Достаточно убедительные ответы мы находим в работах А. Бежена. По его мнению, женщинам хуже удается очертить границы того, в чем действительно состоит мастурбация. Эти расхождения также свидетельствуют о сохранении женской стыдливости. Обе версии, несомненно, пригодны для объяснения отдельных случаев утаивания. Однако главное — и с этим надо согласиться — в том, что для женщин в большей степени, чем для мужчин, сексуальное наслаждение начинается или, по крайней мере, разворачивается именно в парном общении. Практика онанирования, по словам французского специалиста, в общем довольно низко оценивается женщинами, ибо она «слишком легкая», здесь не нужно соблазнять или привлекать партнера, следовательно, не подтверждается собственная привлекательность. Больше того, мастурбация продолжает связываться с идеей одиночества и не может удовлетворить потребность любить и быть любимой. Согласимся и с другим утверждением французского социолога. Феномен утаивания нельзя рассматривать изолированно. Его необходимо соотнести с фактом занижения «прекрасным полом» количества сексуальных партнеров в их жизни. Дело выглядит таким образом, как будто бы женщинам свойственно не принимать в расчет то, что для них не значимо. В этом не надо ни в коем случае усматривать ложь или лицемерие. Вполне возможно, что подсознательное утаивание свидетельствует скорее о более высокой эротической избирательности большинства из женщин.

Глава 6

НЕЛЕГИТИМНЫЕ МОЛОДЕЖНЫЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ В РОССИИ НАКАНУНЕ XXI ВЕКА

Собранный в ходе проведенных мною исследований эмпирический материал высветил мозаичное полотно эротического взаимодействия юношей и девушек в последние 30—40 лет (см.: Голод 1996). И это сам по себе значительный шаг в расколдовании потаенной сферы. Мало того, в принципе открылась возможность вписать обозначенную область в общекультурный ландшафт. Однако на этом пути исследователю необходимо преодолеть ряд препятствий, в частности, найти адекватный критерий сексуальной «нормы». Если оценить выявленные трансформации с позиций иудео-христианского кодекса, который, как известно, на протяжении веков ограничивал нравственность в отношениях полов пределами брака, то вольно или невольно приходишь к заключению о несомненной греховности человека 20-го столетия. Зададимся вопросом: столь ли неординарна сегодняшняя ситуация? Ни в коем случае. Аналогичное состояние нравов в России за 20-е столетие уже фиксировалось по меньшей мере дважды — в начале прошлого века и в 20-е годы (см.: Кузнецова 1999; Голод 1986; Черных 1993). Одна из возможных версий, объясняющая природу данного феномена, состоит в том, что актуальное сексуальное поведение изменяется под влиянием глобальных перемен эпохи позднего модернизма, становясь полифункциональным, в то время как норма — в силу ее инертности — заскорузла и перестает отвечать новым практикам. Здесь уместно напомнить максиму Сенеки: «Qual fuerant vitia, mores sunt»{54}. От себя же добавлю, что в ситуациях социальных «переломов» наблюдателю важно избежать крайности как морализаторства, так и солипсизма.

Обострение данного противоречия в этико-философском ракурсе обсуждал еще Вл. Соловьев. Он сформулировал здравое соображение о непригодности «естественности», то есть прокреации в рамках брачного союза, в качестве показателя нравственности человеческой сексуальной экспрессии (см.: Соловьев 1994). Как ни странно, и по прошествии ста лет лишь небольшое число специалистов согласны с тем, что традиционный критерий, не отражая сути эмоциональных сопереживаний, авторитарно предписывает им узкие рамки: брак — не брак. Сексуальность, таким образом, на протяжении веков рассматривалась вне контекста имманентных ценностей культуры — эроса и любви, которые попросту исключались из сколько-либо серьезных обсуждений{55}. Следы засилья указанной бинарности прослеживаются в научной литературе и поныне. Проиллюстрирую эту мысль несколькими замечаниями.

Немецкие социологи выделяют в сексуальности мужчин три ипостаси — экстенсивность, редуцируемость и контакты вне супружества; последние без видимых колебаний отнесены в разряд измен (см.: Metz-Gockel, Muller 1986:146). Можно ли, скажем, однозначно интерпретировать адюльтер как измену? Эллины считали внебрачную связь предосудительной в том случае, если в ней участвовала замужняя женщина, — женат ли мужчина, значения не имело. Говоря точнее, обман касался двух мужчин: того, кто овладел женщиной, и того, кто обладал ею на законном основании. Измена понималась исключительно как посягательство на права мужа. Плутарх в этом отношении ставил в пример своим соотечественницам персидских цариц. Они принимали участие в трапезах вместе с мужьями, но уходили, когда те, захмелев, призывали музыкантш и наложниц: такая терпимость пристала супруге. И если ее «обыкновенный муж, к тому же сластолюбивый и распущенный, иной раз и согрешит со служанкой или гетерой, жена не бранится и не возмущается, считая, что именно из уважения к ней участницей непристойной, разнузданной пьянки он делает другую» (Плутарх 1983: 350).

Языческая гибкость в отпущении грехов за эротические проступки присутствует и в раннехристианских наставлениях. При расследовании сексуальных связей вне брака, — говорится в одном из пенитенциалий, надо принять во внимание, красива ли женщина, поскольку меньше согрешит тот, кто познает красивую, чем тот, кто познает безобразную. Красивая привлекает сильнее, а где больший соблазн — меньше грех. Необходимо также выяснить, применял ли согрешивший насилие, ибо сильнее провинится тот, кто применял силу, чем тот, кто познал женщину по добровольному согласию. Важно установить, возжаждал ли он, как только первый раз ее увидел, или же воспламенялся постепенно. Ибо сильнее согрешит тот, кто совратился с первого взгляда, чем тот, кто воспылал при долгом общении. Надо также принять во внимание, что адюльтер хуже простого