определяемой таким образом, обнаруживается более или менее заметно только у мужчин: 3,3% из них ответили на этот вопрос утвердительно. Число обращений к проституткам увеличивается пропорционально размеру населенного пункта, в котором проживает респондент (5,2% в парижской агломерации против 2,1% в городах с числом жителей менее 5 тыс.). К проституции несколько чаще прибегают те, кто относит себя к нерелигиозным или не придающим религии большого значения, а также те, чей уровень образования выше (4,2% из имеющих степень бакалавра по сравнению с 2,5%, кто прошел обычную профессиональную подготовку). В целом среди мужчин с высшим образованием, не состоящих в браке и проживающих в черте Парижа, к проституткам обращались в течение последних пяти лет 8,6%. Всего 1 % мужчин в возрасте от 18 до 69 лет сообщили, что за последний год вступали в сексуальные отношения, за которые они платили. Среди них 36% имели связи с одной проституткой, 29% — с двумя, 30% — имели от трех до десяти партнерш, а 4% — более десяти (см.: Spira, Bajos 1993: 141—142). Согласно опросу, проведенному в Финляндии, каждой пятой женщине и 8% мужчин предлагались деньги за сексуальные услуги{49}. В Хельсинки соответствующие показатели составляют 37% и 14%. Довольно часто деньги предлагаются женщинам, которые имели до этого совсем немного сексуальных партнеров{50}. Только две из опрошенных женщин и 1,5% мужчин признали, что согласились принять деньги. По словам исследователей, женщины, предлагавшие себя, или не признались в этом, или не попали в число респондентов. Что же касается мужчин, то 10% платили за секс-услуги, причем 6% — несколько раз. Как правило, возраст мужчин, обращавшихся к проституткам, превышал 40 лет (см.: Kontula, Haavio-Mannila 1995: 211).

Зададимся вопросами: чужда ли современному российскому обществу проституция? Возможно ли эффективно ей противодействовать? Ответы непросты. Но одно безусловно — ажиотаж вокруг «запретной» темы проходит, наступила пора серьезных обсуждений (см.: Голод 1996:129—133). История свидетельствует: ни правовая, ни медицинская регламентация, направленная против проституток, не дала ожидаемого результата. Повторять в начале XXI века этот опыт неразумно. По-моему, заслуживает внимания идея легитимации института проституции: публичного признания факта его существования. Промедление с этим шагом приводит в повседневной жизни к организации подпольных притонов и прочей инфраструктуры по оказанию так называемых интимных услуг. Легитимность откроет как путь к уточнению правового статуса проститутки, так и возможность отработки регламента взаимоотношений государственных институтов, гражданского общества, торгующих телом и их клиентов. Проституция, как уже отмечалось, непременный спутник патриархальной семьи, иными словами, этот феномен имманентен культуре с господствующей гендерной асимметрией. Уверен, перспектива института проституции в руках женщин и сопряжена в первую очередь с достижением ими своей инакости (подробнее о последней речь пойдет в гл. 8){51}.

Вернемся к опросным материалам и продолжим обсуждение проблем, прямо или косвенно связанных с характеристикой партнерства. Обращает на себя внимание соотнесенность выбора определенного типа участника эротического взаимодействия и мотивов вступления в него. В том случае, когда контрагент именуется как «невеста/жених», основополагающие побуждения к телесному сближению располагаются, скажем, у студентов (1995 г.), в такой последовательности: любовь (почти 70%), сексуальное влечение (12%) и любопытство (около 9%); близкие пропорции обнаруживаются у жителей Петербурга — 70%, 11 % и 7%. В Туле полулегитимные отношения поддерживаются потребностью в любви (73%), любопытством (9%) и стремлением к физическому изыску (5%){52}. При акцентировании студентами неформального статуса партнера — «любимая (ый)» — мотивы физического обладания не претерпевают существенных пертурбаций, однако меняется численное представительство каждого из них, в частности, снижается доля «любви» (на 23%) и, напротив, повышается — «гедонизма» (на 11%) и «познавательного интереса» (на 5%). Созвучная эмпирическая закономерность зарегистрирована и среди жителей сравниваемых поселений. Думается, не требует специального доказательства наличие иной мотивационной шкалы у респондентов, вступивших в сексуальные контакты со случайным актором. Это не что иное, как релаксация в чистом виде, которая не подразумевает эмоциональную отзывчивость и нравственную разборчивость, а в лучшем случае базируется на подсознательно сформировавшемся стереотипе. Действительно, каждый четвертый студент последнего десятилетия XX века из числа вовлеченных в такого рода связи аргументировал их необходимостью снятия физиологического напряжения; 15%, не мудрствуя лукаво, сослались на обстоятельства и столько же — на воздействие опьянения. Отчасти по-иному распределились предпочтения среди петербургских и тульских «промискуитетчиков». В обоих городах наибольший удельный вес оказался тех, кто индифферентен к ситуации и объекту сексуальной разрядки, а вот далее проявилось разночтение: в мегаполисе — «желание не отставать от товарищей» и «стремление стать взрослой (-ым)»; в среднем городе — «желание стать взрослой (-ым)» и «любопытство».

В свою очередь, обнаруживается сопряженность продолжительности периода ухаживания с наименованием типа партнера по эротическому дебюту. Указанная зависимость особенно рельефно проступает по краям эмоционально-духовного континуума. Так, в Туле у 43% молодых людей, вступивших в брак девственниками, ухаживание длилось более года, в Санкт-Петербурге таких оказалось на 6% меньше; после столь же продолжительного ухаживания своего эротического контрагента обозначили как «жених/невеста» соответственно по городам — 38% и 49%. Для того чтобы в конечном счете осознать: «да, это именно тот человек, которого я рисовал (-а) в своих мечтах — любимая (-ый)» — более чем 30% респондентов оказалось достаточно от 5 до 6 месяцев ухаживания. С другой стороны, каждому третьему горожанину (независимо от местожительства), рискнувшему вступить в дебютную сексуальную связь со случайным объектом, хватало недели поиска, а каждый второй утверждал, что справляется с этой задачей и вовсе за день. Отсюда следуют по меньшей мере два вывода: (1) чем привлекательней и ценней объект эротики, тем большей продолжительностью и избирательностью сопровождается его поиск; (2) превращение «любимого(-ой)» в полу-легитимного партнера — «жених/невеста» — непременно предполагает испытание временем.

Еще один принципиальный показатель избирательности сексуального партнера — устойчивость дебютного общения. Судя по моим источникам информации, у студентов эта деятельность выглядит прозрачно и в целом убедительно. Симметрично представлены полюса (по 15 с небольшим процента): на одном из них расположился «суетливый ничтожный эрос» — сразу же по достижении одномоментного соматикоэмоционального удовлетворения контакт прекращается; на другом — «эрос, центрированный на матримониальной цели», короче, ухаживание приводит к браку. «Эрос центра», к слову — наиболее представительный, под его «покровительством» оказался почти каждый второй респондент, — поощряет экзистенциальные, сугубо личностные ценности. Тем самым подразумевается относительно длительное и напряженное общение, однако не завершающееся правовым контрактом. Нетрудно догадаться, что среди приверженцев «суетливого эроса», как правило, 18—20-летние молодые люди; матримониально центрированные, — по большей части, 21—23-летние; сторонники эмоционально богатых переживаний, не ограничивающих себя официальными рамками, распределились