Фрибус положил перед Штютером листок бумаги. Тот взял его и приступил к изучению цифровых и буквенных обозначений. Его взгляд задержался на строке, в которую были вписаны фамилия первого заместителя губернатора области и проставленная напротив сумма. Левая бровь Густава Штютера изогнулась.

– Не многовато ли? Он взял больше, чем пошло в бюджет города.

– Для советского, простите, для российского чинуши это так, на карманные расходы. Его помощник заломил куда больше. Пришлось поторговаться.

– Хорошо. – Управляющий одного из отделов автомобильного гиганта „БМВ“ оторвал глаза от перечня расходов и посмотрел на стоящего перед ним Фрибуса. – И все же будьте экономнее, Александр.

– Постараюсь.

Наследник большого состояния и большой части Янтарной комнаты, Густав Штютер был пока доволен текущими делами. К команде, подобранной по списку, что составил покойный родитель, у него претензий не было. Наемная сила, состоящая из экс-советских немцев СССР и бывших офицеров „Штази“, работала как отлаженный механизм. Старшим группы был назначен Александр Фрибус, тридцативосьмилетний выходец из Казахстана, где он работал ведущим инженером в областном телецентре, помимо отличного знания своей профессии, великолепно разбирался в людях и умел найти подход к любому. Кроме того, он имел определённые навыки в области юриспруденции, что позволяло ему при необходимости играть роль адвоката. Остановив свой выбор на этой кандидатуре, Штютер учитывал и то, что Фрибус превосходно сочетал в себе природный ум и приобретенную за долгие годы проживания в азиатской республике восточную изворотливость с легкой долей восточного же коварства.

Фрибус, поддержанный профессионалами из „Штази“, решительно настоял на том, чтобы покинуть гостиничные апартаменты и поселиться в частном секторе. Асы шпионажа опасались „жучков“ и прочей спецтехники. Были подобраны две квартиры, одна двухкомнатная – для главы немецкой делегации, другая четырехкомнатная – для остальных ее членов. Формальности были улажены, местные власти соизволили дать „добро“, теперь можно было приступать к разбору дома на кирпичи.

– Разбейте людей на две группы, – распоряжался Штютер. – Первая будет разбирать дом. Поручите это своим соотечественникам. У них хорошо получится, поскольку работать не надо, а надо заниматься, как вы это называете, показухой. Вторая группа должна работать внутри здания. Ее задача заключается в следующем: отыскать нужную комнату и обнаружить замаскированный подвал. Тщательно проинструктируйте людей и еще раз напомните, чтобы они избегали всяческих контактов с посторонними и любопытными. А такие возможны.

– Мы поставим забор по периметру.

– Прекрасно! Сделайте это в первую очередь, Александр. На сегодня у меня все. Заедете ко мне завтра в семь часов утра.

– Ровно в семь ноль-ноль я буду у вас, герр Штютер.

– Вы свободны.

Попрощавшись с шефом, Фрибус удалился. Наследник владельца завода по производству фильтров для автомобилей закрыл за ним дверь, прошел на кухню, открыл холодильник и вынул из его прохладной утробы пузатую бутылочку „Перье“. Отвинтив пробку и налив себе минеральной воды, он сделал три небольших глотка и поставил стакан на стол. Стоя напротив открытого окна, он смотрел на панораму города, когда-то считавшегося восточным форпостом великой Германии. Но с исчезновением „третьего рейха“ многие территории на политических картах мира были перекрашены в иные цвета. Ныне Восточная Пруссия именовалась Калининградской областью и являлась субъектом Российской Федерации. Что эти русские сделали с некогда строгим обликом Кенигсберга! Вконец изгадили своими „великими свершениями“, бряцали оружием на страх всему миру: повсюду были натыканы воинские части, морские базы, склады с техникой и вооружением.

На смену немецкой аккуратности пришла русская расхлябанность, частную собственность сменила общественная, и, не освоив чужого, завоеватели не смогли создать своего. Штютер не верил, что после свержения коммунизма в России здесь что-то быстро наладится. Он не был идеалистом. Но мысль о том, что на бывшем пространстве СССР в отдельных его республиках через несколько десятков лет что-то придет в норму, он допускал. Но эта норма была относительной, поскольку в российскую демократию он не верил. Россия, с ее безудержностью и склонностью к бунтарству, могла подчиняться лишь воле диктатора, будь он царь, генеральный секретарь или президент. Вселенский бардак, почему-то именуемый „реформами“, не мог, по мнению Штютера, продолжаться вечно. И подобная тенденция в обществе была заметна. Та популярность, которой пользовалась коммунистическая партия России в борьбе за власть, подтверждала предположения Густава Штютера. Он опасался, что третьего июля во втором туре голосования верх возьмут сторонники коммунистов и тогда предприятие окажется под угрозой. Получалось так, что от результатов голосования в какой- то мере решалась и его судьба, точнее, судьба Янтарной комнаты, вывезти которую при красных будет очень тяжело.

„Остается ждать, но одновременно и работать, – подумал немец и отпил из стакана. – Надо поручить Фрибусу узнать, не страдает ли кто из нанятых людей клаустрофобией.

Ведь им придется спускаться в подземелье, они запаникуют, а это уж совсем ни к чему“.

Пройдя в гостиную и опустившись в кресло, Штютер продолжил медленное поглощение минеральной воды и неспешный внутренний монолог:

„Все остальное вроде бы учтено. Техника, экипировка людей, график работ. Команда проинструктирована. Завтра утром только несколько человек из всего подобранного контингента так называемых строительных специалистов по разбору здания узнают, что им предстоит найти в подвале дома. И мне надо определить, кто именно займется поиском люка“.

Увлеченный своими мыслями, Штютер не заметил, как его стакан опустел. Обнаружив это, он встал и вновь переместился на кухню. Инженер из Германии почувствовал нарастающее возбуждение, какое обычно спортсмены называют предстартовой лихорадкой. В квартире никого не было, и можно было, не опасаясь чужих глаз, позволить отдаться мягким пульсирующим эмоциям.

Густав вспомнил своего отца, их последнюю беседу в огромном подвале, где стены казались облитыми медом. Недоукомплектованная Янтарная комната во всей своей красе словно призывала, вторя словам умирающего Альберта Матеуса Штютера, каждым миллиграммом застывшей смолы восстановить ее статус-кво. Представив себе это статус-кво, управляющий отделения „БМВ“ в Дингольфинге понял, почему его отец так настойчиво просил не раскрывать тайны. Он предупреждал, что этот шедевр будет передан обратно в Царское Село. И, только попав сюда, в этот бедлам, Густав своими глазами убедился в том, что народ, некогда разбивший полчища Гитлера, тяжело болен.

„А разве такому народу нужна духовная пища? Способны ли эти люди оценить прекрасное? Вряд ли! Да они скоро снова шерстью обрастут! А сколько здесь нищих, калек, алкоголиков и криминала! Им чуждо искусство! Доллары да водка – вот что здесь ценится! Но от наших дойч марок они тоже не откажутся. А если, не приведи Бог, Янтарная комната попадет в лапы этим дикарям? Они же ее пропьют и не вспомнят, когда проспятся! Нет, прав был отец: такого допустить нельзя! Я выполню его волю