убийственно ударил в ноздри. Я сдержал приступ рвоты, взяв себя в руки, чего не могу сказать о членах своей команды. Одного за другим ребят выворачивало наизнанку. Бледные лица, частично скованные страхом, уставились на меня.

— Рузай, посмотри, многих ведь на части разорвало.

— Я вижу, действуем по плану, так как планировали. Давай сюда мешки, — приказал я.

Черная накидь была расстелена на земле. Надев перчатки, мы принялись перетаскивать тела. Разложение настолько сильно поразило тела убитых, что при малейшей нагрузке, тяге, оно разваливалось на месте. Бережно мы упаковывали их в полиэтиленовые мешки. Там где это было невозможно, мы собирали частями тела. Первых двухсотых мы эвакуировали через несколько часов, после того, как прибыли на место. Небо было чистым. Где-то вдалеке работала артиллерия. Группа эвакуации эвакуировала тела до первой точки, так называемого гнезда, где вторая группа принималась за работу. Постепенно бойцы привыкали к запаху и специфике нашего задания. Я подбадривал каждого, понимая, какие усилия эти люди делают над собой. Христианские ценности, мораль, искренняя вера в святость нашей миссии придавала им сил, надежды и уверенности. Солнце постепенно уходило за горизонт. Воздух становился прохладнее. Становилось легче дышать. Каждый из членов эвакуационной команды был выжат, словно лимон. Первый день нашей миссии позволил эвакуировать семерых двухсотых. Мы справились без потерь, сработав четко и грамотно.

В последующие несколько дней, проявив недюжинную силу, выносливость, в какой-то мере ловкость и сноровку, мы эвакуировали последних двухсотых с позиции Топор. Последние дни дались крайне тяжело. Приходилось работать в условиях непрекращающихся обстрелов со стороны ВСУ. Мы пережидали прилеты, лежа в окопах вместе с двухсотыми. Каждый разрыв снаряда отстукивал в сердцах и голове животным страхом в противовес стеклянным взорам наших павших товарищей, спокойно покоившихся в земляных траншеях.

Четыре сорок утра. Рассвет над Соледаром команда медиков бригады встречала за работой. Над тремя операционными столами колдовали медики, стабилизируя, буквально вытаскивая раненых с того света. Хаус, словно предводитель, командным голосом проводил сортировку раненых.

— Градус, что там?

На столе, корчась и хватая воздух ртом, напрягая мышцы живота и увеличивая экскурсию грудной клетки, лежал боец с позывным Ястреб. Это был молодой парень, практически юнец. Его светлые волосы сбились в один большой сплошной колтун. Голова перебинтована. Повязка промокла кровью. Левый глаз заплыл. Медсестра с позывным Победа аккуратно срезала одежду с тела бойца. При каждом резком движении гримаса боли сопровождалась конвульсией Ястреба.

— Потерпи, мой хороший. — Она нежно, по-матерински, теплой ладонью гладила его, стараясь успокоить.

— Сделай ему промедол, — сказал Хаус.

На грудной клетке, справа, зияли отметины от осколков. Хаус, надев фонендоскоп, внимательно слушал легкие бойца.

— Справа легкое не дышит. Победа, дай набор для дренирования.

— Что это, какой набор? — Ястреб был крайне встревожен. Он стал метаться на столе.

— Успокойся, потерпи немного, тебе будет лучше, — голос Победы успокаивал. Из коробки она достала набор для дренирования плевральных полостей.

— Победа, новокаин.

Сделав местное обезболивание и наметив точку для дренирования, Хаус проколол межреберное пространство и установил катетер в правой плевральной полости. Тут же по дренажу пошла кровь. Хаус внимательно слушал плевральную полость.

— Держись, мой хороший, ты умница. — Ястреб с надеждой, практически с мольбой, смотрел на медиков.

Хаус удовлетворенно кивнул. Он осмотрел голову и после нескольких движений ножницами срезал повязку. Ближе к темени зияла широкая резанная рана с признаками активного кровотечения.

— Победа, приготовь шить.

В руках Хауса дело спорилось. Аккуратные стежки постепенно стянули края раны, остановив кровотечение.

На втором столе Градус, спустив жгут, оценивал признаки продолжающегося кровотечения. Рана с неровными краями, размером до пяти сантиметров, на голени. После снятия жгута признаков активного кровотечения не отмечено.

Медсестра быстро и оперативно, засыпав рану гемостатиком и обработав ее антисептиком, туго забинтовала. Раненых бойцов становилось все больше. Мелкие осколки, контузии терпеливо и спокойно ожидали своей очереди, пока медики справлялись с тяжело раненными.

Наплыв раненых закончился ближе к девяти утра. Медики спокойно, расслабленно и не спеша, поднимались из подвального лазарета на улицу. Позже, сидя на лавке и закуривая, каждый из них осознавал значимость своей работы в масштабах всей компании. Каждое прожитое мгновение стоило всех затраченных усилий, приложенных сил, нервов. Когда вопрос стоит о жизни раненого бойца, включается так называемое медицинское чутье, рвение. Пусть ты сражаешься не на передовой, нет. Твоя передовая подле операционного стола, где ставки могут быть еще выше, нежели взятая позиция и ликвидация противника. Это есть те, кто носит крылья за спиной.

Позиция Топор

Боря вместе с Анаром шли по узкой траншее, огибавшей кустистый выступ. Они прошли в блиндаж. Анар был добровольцем. Прошлая командировка в Ахмате дала ему четкие представления о тактике и методах борьбы националистических батальонов ВСУ. Это был молодой парень до тридцати. Статно сложен, брюнет с вихром густых волос. Он аккуратно зачесывал их. У него были правильные черты лица, острые скулы, прямой нос и острый подбородок. Манера его общения частенько сводилась к шуткам. Так он разряжал обстановку.

Свист минометных снарядов раздавался снаружи. Словно лавина, накатом, он разрезал тяжелый воздух на позициях.

— Опять начали, чего им неймется?

Анар поставил свой АК к стене. Боря сидел за столом. На горелке шипела белая «таблетка».

— Чай будешь?

— Давай.

Кружка с обожженными боками постепенно закипала. Боря порылся в коробке из-под сухпайка.

— Чай закончился.

— Посмотри, там было кофе.

Приятный и терпкий аромат черного кофе наполнил атмосферу помещения.

— Вкуснотища, прям как дома, — сказал Боря.

— А как дома? — спросил Анар.

Стены блиндажа сотрясались с каждым ударом минометной артиллерии. С потолка сыпалась земля.

— Как дома? — Боря призадумался.

Он словно вытаскивал из своего подсознания позитивные воспоминания.

— Дом — это то место, куда хочется возвращаться изо дня в день.

Анар кивнул головой. Его взгляд стал мечтательным.

— Продолжай. Что ты помнишь?

— Я помню теплые и нежные кисти своей дочери. Помню биение ее сердца, когда она обнимала меня. Я помню ее взгляд, когда она просила дочитать сказку про ледяную принцессу. — На глазах Бори появились слезы. — Я помню всю нежность и теплоту своей семьи. Она вот здесь, — Боря указал на грудь. Повисла недолгая пауза молчания.

— Брат, так скажи, зачем ты здесь? К чему все это? Там, на гражданке, у тебя хорошая высокооплачиваемая работа, любящая семья, дом, куда ты спешишь каждый день. К чему все это? — Анар не унимался. — Мне невдомек.

Их взгляды встретились.

— Пришел, потому что так нужно. Потому что патриот своей страны. Потому что чту заповеди и подвиги своих предков. Думаешь, я бы мог спокойно оставаться в стороне? Ты