– Ты видел? – спросил он художника.

– Не знаю. Скорее, почувствовал, – по лбу художника скатилась бирюзовая капля пота.

Ка-доби на его плече тяжело вздохнул.

– Такое чувство, что тьма вокруг стала гуще, – сказал гладиатор.

– Значит, Редлак уже добрался до камня скорби, – снова тяжело вздохнул ка-доби.

– Это тот, что твой брат? – спросил художник.

– Тот, что мой брат, – зверек помрачнел. В больших глазах появились слезы. – Скоро этот мир погрузится во мрак, – сказал он, смахивая лапкой с мохнатой мордочки серебряные капли.

– Почему бы тебе не отправить своего брата в небытие, как ты проделал это со зверем? – предложил гладиатор.

– А ты бы смог? – зверек, казалось, заглянул прямо в его мысли. – Еще бы раз смог убить брата своей возлюбленной?

Гладиатор не ответил.

– Скоро здесь появится еще один зверь. Много зверей, и я уже не смогу ничего сделать. Метане впустит их всех.

Еще одна незримая волна прокатилась по миру.

– А как же ребенок? – спросил художник, и новые капли кровавого пота скатились по его лицу.

– Боюсь, ребенок тоже умрет, – тихо сказал ка-доби.

– А зверь? – голос гладиатора прозвучал неестественно жестко. – Зверь, который на меня напал. Он тоже поднимется из небытия?

– Зверь? – большие серо-зеленые глаза ка-доби встретились с холодным голубым взглядом гладиатора. – Не лучше ли тебе поискать зверя внутри себя?

– Не думай, что я всего лишь старик, пушистик!

– Ну так и докажи. Помоги спасти этот мир!

– Зачем? Я в нем всего пару часов, и он мне уже не нравится, – гладиатор поморщился, услышав скрип собственных суставов. – К тому же здесь с моим телом творится что-то непонятное. Какого черта я скриплю, как старая телега, а художник потеет масляными красками?! И не надо говорить мне, что в каждом мире свои законы и здесь правит дух, а не тело! Хватит! Я сюда не просился. Ты сам нас привел!

– Вообще-то это мы пришли за ним, – осторожно вставил художник.

– Я просто искал тихое место, где можно умереть.

– Ну так и умри здесь. В борьбе, – художник выгнул шею, пытаясь заглянуть в глаза сидящему на плече ка-доби. – По-моему, в этом намного больше смысла, чем тихо ненавидеть себя за совершенное и упущенное.

По лесу прокатилось несколько волн подряд. Деревья ожили, нехотя разгибая непослушные ветви. Гладиатор молчал. Ка-доби ловко перепрыгнул к нему на плечо.

– Это случится и с вашим миром, – сказал он ему на ухо. – Тьма проникнет повсюду. Она подчинит внешний и внутренний мир этой планеты. Зверь уже проснулся. И зверь голоден. Зверь внутри каждого из нас. И единственный способ спастись – это отправить его обратно в клетку, где ему и следует быть.

* * *

Хорнадо-дел-Муэрто. Зов был громким и призывным. Уродцы просыпались и, щурясь, вглядывались в далекие выходы из своих затянутых мраком нор. Но солнце все еще было ярким. Поэтому Стефану пришлось ждать ночи, когда тьма спрячет уродливые лица, поглотив детали.

– Дети мои! – боль и отчаяние заставили Стефана упасть на колени. Дорожная пыль покрыла мокрое от пота обнаженное тело. Тысячи мыслей заполнили сознание. – Так больно! – простонал Стефан, опрокидываясь на спину. Женщина, которую он спас в горах, обняла его и прижала к груди. – Мы должны освободить их, – прошептал Стефан. – Мы должны избавить их от страданий!

– Я знаю, – в женских глазах слезами блестело понимание и сочувствие. – Я тоже это чувствую. Их боль. Их страдания. Они ведь и мои дети.

– Дети, – по грязным щекам Стефана покатились слезы. – Наши дети, – он обнял женщину, прижимаясь губами к ее груди.

– Мы освободим их.

– Нет!

– Мы обязаны освободить их! – она оторвала Стефана от своей груди и поцеловала в губы, прекращая его стенания. – Обязаны! Слышишь?!

Он, не моргая, смотрел ей в глаза, переполняемые болью.

– Ты и я, – она обернулась, вглядываясь в лица своих братьев и сестер. – Мы все. Мы в ответе за них.

– Нет, – Стефан повалился на спину, выскальзывая из женских рук. Боль, проникающая в его сознание, усилилась. – Я слышу их! Слышу их всех, – он застонал. – А они слышат меня. Слышат нас!

– В эту ночь, – женщина снова склонилась над ним. – В эту ночь мы освободим их. Освободим их всех. Но до этого… – ее руки скользнули по животу Стефана. Вниз. Не очень нежно, но весьма настойчиво. – Но до этого мы не должны усиливать их боль своим отчаянием. Понимаешь? – она заглянула Стефану в глаза. – Пусть они чувствуют нашу радость. Наше счастье, – она медленно опустила бедра, жадно хватая ртом воздух.

– Я не люблю тебя, – прошептал Стефан, но боль, которую он слышал в своем сознании, стихла. На место ей пришли желание и страсть. Чужие, но это было лучше, чем страдание и отчаяние. Стефан замер, привыкая к новому телу.

– Покажи нам свои мысли, – велела ему женщина. – Покажи нам все, что знаешь о том, что мы сейчас делаем.

Она жестом поманила к себе стоявшую рядом женщину и поцеловала в губы. Братья и сестры неторопливо собирались в пары. Робко, словно безобидные животные, которых ведет фантазия. Они стояли возле открытых дверей в мир Стефана и осторожно заглядывали внутрь. Шаг за шагом. Дальше и дальше. К запахам, стонам, фантазиям. И где-то далеко их дети – жители проклятого города Хорнадо-дел-Муэрто – отзывались на эти мысли. Принимали их. И темные подвалы наполнялись желанием и криками. Дикими, страстными.

– Не останавливайся! – велела Стефану женщина.

– Не остановлюсь.

– Это будет наш подарок для них.

– Перед тем, как они станут свободны.

– Да, перед тем, как наступит ночь.

* * *

Десятки каминов вспыхнули, освещая кристально белые залы. Кип вздрогнул, но тут же взял себя в руки, не желая, чтобы новый друг уличил его в трусости.

– Не бойся, – женщина, которую он разбудил, протянула ему руку.

В глубине колодца, возле которого она сидела, что-то ожило и начало пульсировать. Теплая улыбка изогнула тонкие губы Метане, но глаза под копной золотых волос остались темными и холодными. Кип почувствовал, как кто-то посторонний заглядывает в его мысли, заставляет вспомнить то, что он так отчаянно пытался забыть в последние годы…

Рыжая кошка, которую он помнит, кажется, с самого рождения, ползет умирать в темный угол. Машина переехала ее, переломав кости, и умчалась прочь. Кип поднимает питомца на руки. Задняя часть туловища раздавлена так сильно, что лапы и хвост, кажется, превратились в одно целое. Кровь пачкает его руки.

– Все мы когда-нибудь умираем, – говорит ему мать, безразлично разглядывая настырно продолжающую жить кошку.

– Папа спасет ее, – говорит Кип. «Никого он не спасет, – смеется мать. – Ни кошку, ни тебя, ни меня, ни себя. Мы все умрем. Превратимся в прах.

Кошка выворачивается из рук Кипа. Падает на пол. Заползает под кровать. Кип зовет ее, но она лишь жалобно и тихо мяукает в ответ.

– Да оставь ты ее, – говорит мать. – Придет твой отец, отодвинет кровать и закопает эту тварь.

– Но она ведь все еще жива!

– Когда он придет, она умрет. Поверь. Так будет лучше для всех.

Но Кип не верит. Он продолжает звать питомца, зная, что пока она мяукает в ответ, значит, все еще есть шанс. Но голос питомца