Шрифт:
Закладка:
— Я… я думаю, ворона. — Я обеспокоенно вглядываюсь в ее лицо, пытаясь понять, не видела ли она чего-то большего, чем просто птицу. — У нее, наверное, гнездо было в окне.
— Напугала меня до чертиков. — Рейлин выпрямляется, прижав руку к груди, будто только что пережила инфаркт. — Боже мой, подруга, ты всегда разговариваешь с птицами?
— Что? Я не…
Я сажусь на корточки, чтобы собрать тетради, которые она свалила со стола, пытаясь ускользнуть от ее любопытных глаз. Жадное, отчаянное желание держать его существование в секрете — моем секрете — берет верх. Одно дело, когда люди верят в то, что ты можешь заговорить смерть, но рассказывать им о знакомстве с человеком, который иногда превращается в ворону, точно не стоит. Это слишком. Даже Адэйр не могла поверить.
— Я слышала, как ты говорила с кем-то или ты разговаривала сама с собой? — Она удивленно поднимает брови, как будто могла промахнуться с оценкой здравости моего рассудка.
— Не глупи. Я просто читала вслух.
Я встряхиваю одну из тетрадок. Между страниц заложены обрывки бумаги, и они разлетаются по полу. Фотография падает лицевой стороной вверх. Я поворачиваю ее к свету. На ней запечатлена моя мать. Ей лет четырнадцать или около того. Она стоит рядом с маленькой девочкой, держит ее за руку. Обе одеты в бесформенные цельнокроеные платья с заниженной талией. То, что на матери, — темно-синее с белым воротничком и строчкой на рукавах. Напоминает мне одежду персонажей старых ситкомов. Но самым странным мне кажется, с каким трепетом мать прижимает Библию к груди. Она кажется такой… хорошей по сравнению с женщиной, которую я знаю по тем немногим моментам, когда она брала на себя труд побыть моей матерью. У девочки тревожный взгляд, контрастирующий с улыбкой на лице. Я ее не знаю.
Я переворачиваю фото.
— «Баптистская конференция, я с Гэбби Ньюсом», — читаю я написанное матерью на обратной стороне.
— Твою мать. — Рейлин выхватывает у меня фото. — Это чокнутая Гэбби? — Она наклоняется, чтобы получше рассмотреть.
— Ты ее знаешь? — Я встаю и забираю фото.
— Слышала о ней. А ты нет? Это сестра, которая живет на третьем этаже поместья Ратледжей. Я видела ее в окне, стояла там, как какой-то чертов призрак. Говорят, у нее чердак совсем потек.
— У Стоуна Ратледжа есть сестра? — удивленно спрашиваю я.
Она отмахивается:
— Нет, младшая сестра его жены. Знаешь Бекки из «Наливайки»? В прошлом году она работала в большом доме — и, мама дорогая, они отваливают уйму денег за то, чтобы ты держала рот на замке о происходящем там. — Рейлин поднимает жестянку, которая укатилась по полу. — Они привезли Гэбби домой после нескольких лет «за границей» — думаю, она лежала в психушке. Бекки говорит, что Гэбби все время сбегает. Несколько месяцев назад она с голой задницей прибежала с холма в «Клементину».
— Это была она? Я об этом слышала, но кто-то сказал, что это была одна из автобусных туристок.
— Вранье, которым семейка все прикрыла. Персонал просто не в силах усмотреть за ней. Им даже не разрешают заходить в ее комнату. Они не хотят, чтобы кто-то о ней что-то знал. По слухам, она на прошлом рождественском ужине кокнула свою канарейку. Представляешь, на столе дорогой фарфор, огромные канделябры со свечами — вся такая шляпа, — Рейлин широко разводит руки, — и она оторвала голову канарейке. Остальная семья вежливо улыбнулась и продолжила поедать рождественскую ветчину, будто обезглавливание домашних животных — обычное дело.
— Господи Иисусе.
Я снова вглядываюсь в фото. Они кажутся счастливыми, чинно стоя рядом друг с другом перед группой детей. Что заставило мать превратиться из церковной мышки-отличницы в сбежавшую родительницу с неутомимой жаждой путешествий, которую я всегда знала? Будто после моего рождения в ее голове что-то перещелкнуло.
— Возможно. Смотри, что я нашла наверху. — Рейлин ставит на стол потускневшую коричневую жестяную банку с пасхальной лилией спереди. — Она была спрятана на шкафу. Не спрашивай, как я умудрилась снять ее, чуть шею не сломала. Посмотри-ка… — Она снимает крышку, и внутри лежит единственный обрывок бумаги. Я тут же узнаю корявый почерк Адэйр:
«Если ты нашла это, значит, я была права.
Язык загадок укажет путь к прозрению.
Спроси ее о капле дождя».
— Это почерк Адэйр, — говорю я, беря записку в руки.
— Ух ты. Серьезно? — Рейлин опирается о стол, присматриваясь. — Почему нельзя было просто сказать: «Вот все, что тебе нужно знать, иди разберись»?
— Потому что она не могла ничего ясно разглядеть. Черт, да ей не удалось увидеть собственную смерть. Не думаю, что она знала о смерти Стоуна или Эллиса, если на то пошло, а если и знала, то не сказала мне. Просто сказала, что мне нужно будет «освободиться». И, кажется, она узнала почему.
— Хм. — Рейлин катает во рту жвачку, перебирая бумаги на столе, будто остатки гаражной распродажи.
— Не знаю. Может, Адэйр боялась рассказать мне о том, что узнала, — бездумно говорю я. «Вспомни это место. Вспомни, как впервые пришла сюда», — вот что сказал Грач. — Но о чем бы она ни догадалась, это как-то связано с моей матерью, тем, как я пришла сюда с ней. Что-то в этом доме и этой девочке… — Я встряхиваю фото. — Привлекло Адэйр. Эта Гэбби знала мою мать, может, она знает больше.
— Эй, глянь-ка, — говорит Рейлин. — Подходит. — Она держит жестянку над чистым от пыли местом на столе. — Она точно стояла здесь. — Рейлин ставит банку, чтобы показать мне, затем снова поднимает. Опять ставит, опять поднимает. — Что это значит, как думаешь?
— Ее унесли, — озвучиваю я очевидное. — Адэйр специально ее унесла. — В голову приходит мысль. — А где, говоришь, ты ее нашла?
— В спальне с тонкими шторами. Атмосферка там невероятно жуткая, если хочешь знать.
Это комната, где женщина родила тех близнецов, где у нее был выкидыш. Адэйр единственная, кому я рассказала о той ужасной ночи. Что, если у меня проблемы из-за смерти тех детей?
— Почему она унесла ее? — Рейлин стряхивает пыль с пальцев.
— У меня вопрос получше… Что было в ней раньше? Что бы ни было, Адэйр считала, что мне важно это найти.
Рейлин изучает одинокую записку в пустой жестянке.
— Думаешь, оно сможет очистить твое имя?
— Может. Надеюсь. Что, как ты думаешь, она
