грузом лежит в памяти, — ту, где смерть забрала тех детей.

Мебель больше не загромождает комнату. Но это не останавливает мой разум оттого, чтобы увидеть ее следы на полу. Длинные полупрозрачные шторы, истрепанные по низу, едва покачиваются на ветерке. Воспоминания уносят меня во времени к моменту, когда деревянный ящик из-под картошки был выставлен в коридор. Подбирается чувство вины. Сердце сжимается в груди из-за ошибки, которую мне хотелось исправить.

Я мрачно оборачиваюсь к Рейлин:

— Не знаю точно, что я надеюсь найти. Но, знаешь, как вещи иногда вваливаются в твою жизнь? Обычные совпадения, от которых отмахиваешься не глядя?

— Да-а? — Она растягивает слово, не уверенная, к чему я веду.

Я склоняю голову набок, изучая уродливые обои, покрывающие стены холла. Крупные розы на отвратительно темном — почти черном — зеленом фоне. Я провожу рукой по шипастым стеблям, извивающимся по стенам, пока не оказываюсь в гостиной в передней части дома.

— Но иногда есть такое назойливое чувство, сидящее где-то в печенке, что, может, это и не совпадения вовсе. А наоборот, затейливая паутина. Каждая найденная нить рассказывает тебе часть истории. Пока, наконец, все не становится на свои места.

— Наверное. — Рейлин морщит нос, глядя на уродливые обои, — те же, что и на фото матери, которое мне показал шериф. Королевский стул, на котором она сидела, давно пропал, но здесь она правила. И тут до меня доходит.

— Мы ищем ящик, — говорю я, вдруг понимая, что он стоял здесь на полу. — У моей матери был этот ключ. Он подходит к старому деревянному ящику примерно такого размера. — Я показываю его руками.

— Значит, теперь мы ищем ящик? — Рейлин вопросительно поднимает бровь, и на лице у нее столько же скептицизма, сколько в голосе. Голубые глаза с жалостью осматривают меня. Я от этого чувствую себя потерянным ребенком, который в магазине не может найти мамочку. — Послушай, милая, я знаю, что ты скучаешь по Адэйр, — мягко говорит она. — Но мы как будто гоняемся за тенью. Что бы это, — она рисует пальцем кружок в воздухе, обозначая нас в этом доме, — ни было, ее оно не вернет. Что бы ты ни надеялась найти, Стоуна Ратледжа никогда не обвинят, раз уж он мертв. И ничто из этого не поможет очистить твое имя.

Ее слова портят мне все настроение. Я понимаю, о чем она, правда. Она думает, что я отчаянно цепляюсь за соломинку, ищу причины смерти Адэйр, когда мне нужно спасать свою шкуру. Но по какой-то причине я не могу отступить.

— Ты ошибаешься, — говорю я, полная уверенности в себе, несмотря на отсутствие каких-либо подтверждений. — И да, мы ищем ящик. Адэйр дала мне этот ключ. — Я вытягиваю латунную цепочку, висящую у меня на шее, затем прячу обратно под рубашку. — Шериф Джонс показал мне фото моей матери в этом доме, у нее под ногами стоял ящик. Я понятия не имею, что все это значит, но, если Адэйр сказала, получается, что-то да значит. Ты не хочешь помогать, ладно. Можешь уйти. Но если веришь, что есть хоть малейший шанс, что Адэйр пыталась мне перед смертью сказать что-то важное, я буду очень благодарна, если ты поможешь мне обыскать дом.

Рейлин долго смотрит на меня пронзительным взглядом, не шевеля даже кончиком пальца. Ее ярко-розовые губы крепко сжимаются, пока она размышляет, бросить меня или помочь.

— Ладно. — Она разворачивается на каблуках. — Но давай побыстрее, — кидает она через плечо, — потому что, если нас арестуют, я твою задницу спасать не буду, а вытолкну вперед. Я посмотрю в спальнях, ты проверь кухню. — Невысокая фигурка Рейлин чеканным шагом удаляется по коридору в первую из комнат.

Я закрываю глаза и облегченно выдыхаю.

Отчетливый «тыньк» ударяется об окно кухни. Знакомый звук. Я распахиваю глаза и замечаю отблеск улетающей ошарашенной птицы. Справа в темной глубине кухонной кладовки что-то поблескивает.

Любопытно. Я захожу внутрь и захлопываю за собой дверь. Меня поглощает темнота, и только узкая полоска света проглядывается сквозь щель между узловатыми сосновыми досками. Из нее задувает сквозняк. Я пытаюсь нащупать ручку и не нахожу ее, но стена под моим напором подается. Уперевшись в нее обеими руками, я наваливаюсь на нее всем телом и толкаю ее.

Стена чуть уходит вглубь. Когда я перестаю давить, она распахивается, обнажая теперь обычную дверь. Ее швы были скрыты в швах между досками. Я засовываю палец в прогнивший сучок и тяну дверь на себя.

В полу открывается проход. Три земляные ступеньки ведут в коридор из шлакоблоков, в дальней части которого виднеется проблеск света.

Откуда-то сверху раздается грохот.

— Я в порядке! — кричит Рейлин, сопровождая слова руганью.

Я качаю головой, улыбаясь, а затем спускаюсь в подвал.

В воздухе ощущается земляная прохлада. Что-то касается макушки — я уворачиваюсь. К волосам цепляется свисавшая с потолка паутинка.

Сырой запах земли вызывает слабое чувство дежавю — обещание мамы об океане, который я никогда не видела. Чем дальше по коридору, тем больше становится света, проникающего сквозь щели двери в конце него. Петли скрипят, когда я толкаю эту дверь.

Узкое прямоугольное окно в потолке впускает свет через разбитое стекло. Он пытается разлиться по комнате. В углу прячется скелетообразный стеллаж, между костей которого теснятся банки со смесями и всякие причиндалы. Ящика не видно. Плетеный коврик укрывает пол, который трясется, когда я наступаю на него. К дальней стене прислонен самодельный верстак, заваленный бумагами. Коллекции трав, необходимых для старых аппалачских заклятий и изготовления лекарств, вроде тех, которыми пользуемся мы с бабулей. Между ними, как закладка в учебнике, — брошюрка для беременных подростков. В уголке нацарапано напоминание о приеме в бесплатной женской клинике. Неясно, для проверки здоровья или решения проблемы.

Я пролистываю пару тетрадок на пружинках. В одной математические уравнения, в другой — записи по химии. Тетя Вайолет говорила, что мама была умной, но не поступила в колледж из-за беременности. Может, она могла бы чего-то добиться в жизни, если бы не я.

Низ верстака закрывает истрепанная шторка. Я отдергиваю ее, но за ней только пыль, тряпки и ящик для молочных бутылок, забитый старыми бумагами.

Я вытаскиваю ящик наружу. Хрупкие от старости пластинки покрывает корка из пыли. Я перебираю их и нахожу такие хиты, как Джесси Мей Хэмпхилл и Этта Джеймс. Печальные мелодии, которые отбрасывают в детство. Невероятно, как отчетливо песня может погрузить тебя в прошлое. Я достаю семидюймовый сингл Пэтси Клайн. На поверхность памяти всплывает воспоминание, и лицо озаряет улыбка. Я прижимаю пластинку к груди, позволяя