Шрифт:
Закладка:
– Для нас важно, чтобы вы это поняли, Роза, – говорит он, как будто я милая, безмозглая старушенция, а не просто невыносимая и невозможная особа. – Или же мы можем просто подтолкнуть это кресло-каталку вперед и посмотреть, как вы выскальзываете прямо из этого окна и лежите мертвой на парковке в своем брючном костюме.
Или же это из-за лекарств.
– А что там с моим аккаунтом? – спрашиваю я.
Сердитая Медсестра позади меня улыбается и еще крепче сжимает спинку моего инвалидного кресла.
Менеджер по Исходу передо мной тоже улыбается. Его улыбка не настолько ужасна, как у Сердитой Медсестры, но все равно не сулит ничего хорошего.
– Роза, – говорит он. – Вам не нужно самой беспокоиться на этот счет, Роза.
Роза, Роза, Роза… То, как они произносят мое имя…
Это заставляет меня вспомнить моего безголового первого мужа. Всякий раз, когда он произносил мое имя, шея у него вытягивалась, и он смотрел на меня сверху вниз с высоты своего могучего роста.
– Роза! – говорил он.
Или:
– Роза?
Или:
– Да ну, Роза?
Или:
– Ну да, Роза!
А было ли такое?
Я помню, что он называл меня по имени. Я даже помню, как он расставлял знаки препирательства… препинания в обращенных ко мне фразах. Словно гвозди вколачивал. Иногда даже озвучивал их. «Только так – и точка». Я просто не уверена, что помню обращение «Роза».
Он использовал какое-то другое имя?
Пофиг, как сказала бы Фелисити. Или Частити.
Каким бы именем он меня ни называл, когда бы я его ни слышала, это всегда означало одно и то же.
Это означало неодобрение. Неприятие. Недоумение. Непонимание. Недоверие. Нежелание слышать любые мои слова.
А потом его голова, отделенная от шеи, исчезла навсегда. Как будто я сама это устроила.
Интересно, смогу ли я заставить Менеджера по Исходу исчезнуть? Во всяком случае, его голову. Если б он был фотографией, я бы непременно отрезала ему голову, прямо над этим его золотым водолазным костюмом. И, конечно, сделала бы это Всеобъемлюще. Личностно-Ориентированно. На основании самых Передовых Методов, с прицелом на будущее.
Это заставляет меня вспомнить, как я зашла в свою комнату – ту, что без лоскутка шелка на дверной ручке и без автомобильной парковки в окне, где на моей кровати лежал тот субъект в пижаме и с открытым ртом.
Помню, как столкнула его с кровати. Что было нелегко. Помню, как пыталась протащить его по полу к окну. Это оказалось еще нелегче. То есть еще труднее. Помню, что в итоге решила не выталкивать его из окна. Не помню почему. Ах да – потому что не хотела, чтобы он лежал в моем саду со сломанной шеей. Все, что мне нужно в этом саду, – это дядечка постарше, цветы, птицы и любовь. Мерзкие субъекты со сломанными складчатыми шеями мне там совсем ни к чему.
Так что, если я только ничего не путаю, тогда я попыталась затащить этого мерзкого типа в ванную комнату, с мыслью посадить его в ванну.
Но в итоге сдалась – это оказалось слишком трудно. Хотя попытаться стоило. Было забавно представить, как моя дочь приходит поливать мои цветы в горшках и находит его в ванне. Она могла бы подумать, что он – это Господь Бог. Поскольку Господь Бог вроде как всякий раз находится где-то рядом с ней, когда она опускается на колени, прижимается лбом к краю ванны, вздыхает и что-то тихонько шепчет про себя – а может, и не про себя, а про кого-то другого.
Как бы она поступила, если б обнаружила в моей ванне Господа Бога? Стала бы щекотать ему пальчики на ногах?
Потому что, думая обо всем этом, я еще и вспоминаю фотографию своего безголового первого мужа, щекочущего пальчики на ногах моей дочери и моего сына. Как будто он Господь Бог и обладает божественным правом щекотать пальчики на ногах моих детей.
Вспоминая все это, я забываю о других вещах. Например, о том, что только что сказала Менеджеру по Исходу, который стоит передо мной в своем золотом водолазном костюме, в то время как Сердитая Медсестра за моей спиной улыбается и готовится вытолкнуть меня из окна.
А потом вспоминаю – или все это из-за лекарств.
– Нам нужно поговорить про мой аккаунт, – говорю я.
– Роза… – начинает Менеджер по Исходу.
– Что-то не так с моим аккаунтом, – говорю я.
За водолазным воротником Менеджера по Исходу вроде как что-то происходит.
– Что-то странное, – говорю я. – Что-то нелетальное… То есть нелегальное.
А позади меня вроде как что-то происходит с Сердитой Медсестрой. Чувствую, что она улыбается, но как-то по-другому.
– Я все про это знаю, – говорю я.
Мы с сыном собираемся поговорить про мой аккаунт.
Об этом черным по белому написано в большом ежедневнике.
«Я знаю, что происходит с моим аккаунтом. Я все про это знаю».
Так написано в ежедневнике. Это неправда, но, по крайней мере, так там написано.
Я знаю, потому что сама это и написала – на странице, которая озаглавлена «завтра».
Это эксперимент.
Я жду, когда придет мой сын, и смотрю на то, что написано в ежедневнике. И пока жду, провожу еще один эксперимент. Устраиваю еще один эксперимент. Как устроитель. Предпринимаю еще один эксперимент. Как предприниматель. Во всяком случае, это эксперимент.
Я сижу в инвалидном кресле возле окна, держа фотографию дядечки постарше у себя на коленях. То есть держу у себя на коленях фотографию дядечки постарше. Смотрю на нее. Смотрю в окно. Опять смотрю на фотографию. Потом опять в окно. Ничего не получается. Там все та же парковка. Никакого сада. Прямые линии. Стрелки. Туда, сюда… Маленькие квадратики, похожие на тесные коробки. Нет, не квадратики. Прямоугольники. Прямые углы. Прямые линии. Клиническая прямота… Прямая кишка… Эта парковка чем-то напоминает тщательно вытертую попу.
А вот и мой сын – заезжает на нее, следуя стрелкам, паркуется внутри этих прямых линий. Он хороший сын. Наверное, он здесь для того, чтобы свозить меня в какое-нибудь милое местечко выпить чаю. Поскольку в ежедневник еще не смотрел и не знает, что мы собираемся поговорить про мой аккаунт.
И… о боже! А вот и Менеджер по Исходу выбегает на парковку, чтобы перехватить
