Шрифт:
Закладка:
Фелисити, или Чарити, садится в инвалидное кресло, чтобы показать мне, насколько это классно.
– Ну разве это не классно, бабуля? – спрашивает она, не останавливая свои большие пальцы ни на секунду.
– Осторожней, Фелисити, – говорю я.
– Чарити, – поправляет моя дочь и вздыхает.
– Да пофиг, – говорит Чарити.
– Ты можешь выпасть из окна, – говорю я.
Фелисити и Чарити смеются, продолжая двигать большими пальцами.
– Такое и раньше случалось, – говорю я.
Моя дочь вздыхает.
Я пробую его. Сажусь в это инвалидное кресло. Я не хочу ничего усложнять. Но никуда на нем не кочую. То есть не качу. Ха-ха. Наверняка это всё новые лекарства. Я использую его просто как кресло. Сижу в нем и смотрю в окно.
На автомобильную парковку.
На ней нарисованы линии, обозначающие парковочные места. Подъезжает машина, паркуется между линиями, а затем уезжает с кем-то на пассажирском сиденье и его сложенной инвалидной коляской в этом, как его… багажнике – в какое-нибудь милое местечко выпить чаю. По крайней мере, я этого не исключаю. Хотя уже и не чаю, когда…
Мне надо с этим заканчивать.
Ну разве это окно?
Мое было гораздо лучше.
Это окно моей приятельницы, и оно и в сравнение не шло с моим окном.
Моей приятельницы, с которой я когда-то играла в скрэббл. С которой я, бывало, играла в скрэббл.
Сейчас даже не верится, что такое и вправду когда-то бывало.
В любом случае она жульничала.
А потом, в один прекрасный день, ее доставили на парковку. Лежащую на спине, в ночной рубашке с голубыми незабудками вокруг шеи.
Myosotis scorpioides.
Я не забыла.
Я ничего не забыла.
Или, по крайней мере, забыла не все.
Я сижу в инвалидном кресле возле окна. Это, как они мне постоянно напоминают, мое инвалидное кресло. А это, как я напоминаю им, не мое окно.
Они… Им…
Минойская девушка… Сердитая Медсестра… Менеджер по Исходу…
Минойская девушка подает мне чашку чая и мое новое лекарство, после чего выходит из комнаты.
В результате перед глазами у меня остаются только Менеджер по Исходу, который смотрит на меня, и парковка у него за спиной. А позади меня, положив руку на спинку моего инвалидного кресла, стоит Сердитая Медсестра. Я ее не вижу, но знаю, что она улыбается.
По-моему, они намереваются меня убить.
Менеджер по Исходу говорит мне, что все это уже просто невозможно.
Не в смысле убить меня – это-то как раз возможно. Очень даже возможно. Сердитая Медсестра может убить меня одним сильным толчком.
Что невозможно, так это я сама. Это я невозможна. Я – это ситуация, и она невозможна. Это просто-таки Невозможная Ситуация, говорит Менеджер по Исходу. Мне не стоит даже думать о том, чтобы бродить где попало, заходить в комнаты других людей и привязывать лоскутки шелка к их дверным ручкам, или вытаскивать их из кроватей, когда они смотрят телевизор в пижамах с открытыми ртами, а потом смотреть в их окна.
– Это вопрос Обеспечения Безопасности Жизнедеятельности, – говорит мне Менеджер по Исходу. – Вопрос нашего Врачебного Долга.
– Вопрос нашего Врачебного Долга, – слышу я голос Сердитой Медсестры у себя за спиной. Она говорит это, чтобы напомнить мне, что она здесь и может убить меня в любой момент.
– Это вопрос Минимизации Риска, – говорит Менеджер по Исходу, потому что ему не нравится, когда последнее слово остается за Сердитой Медсестрой. Так что у нас с ним есть что-то общее. Я хочу повернуться лицом к Сердитой Медсестре и попросить ее не стоять у меня за спиной, где я не могу видеть, как она улыбается, но я не доставлю ей такого удовольствия. И я никак не могу передвинуть это проклятое инвалидное кресло.
Я хочу сказать им, что это вопрос окна. Вопрос смены-окна-из-за-которого-я-теряю-свой-прекрасный-сад. Вопрос забывания и вопрос вспоминания. Не говоря уже о том, что это вопрос продажи-комнат-другим-людям-которые-могут-позволить-себе-платить-больше.
И все же я не говорю им об этом, поскольку знаю, что если скажу что-нибудь не то, то Сердитая Медсестра подтолкнет инвалидное кресло вперед, и я в момент выскользну из открытого окна и окажусь на парковке. Лежа там на спине с разбитой головой и глядя в небо. Прямо как моя приятельница. В ночной рубашке или без нее, с незабудками на шее или без них.
Вообще-то без. Потому что я, как всегда, подобающе одета. Когда они меня убьют, когда выбросят из окна и я буду лежать на спине на парковке с разбитой головой и смотреть в небо, на мне будет красивый брючный костюм. Урючный костюм. Брюквенный костюм, как выразился бы дядечка постарше. Мне нравится выглядеть на все сто.
Менеджер по Исходу тоже выглядит на все сто, надо отдать ему должное. Он прилагает усилия. Если он убьет меня, то, по крайней мере, мы оба будем выглядеть соответственно.
Вообще-то вид у него довольно привлекательный. И я не думаю, что дело в одних только новых лекарствах. Хотя, конечно, не могу быть в этом окончательно уверена.
Помимо дорогих золотых часов, на нем новая блестящая кожаная куртка. И брюки, естественно. Не кожаные, но брюки. Он не стал бы убивать меня без штанов. Не стал бы убивать меня, не надев штанов. Это было бы непрофессионально. Это были бы не Передовые Методы. Это не соответствовало бы Высоким Критериям.
Сейчас он одевается по-другому. Совсем не как врач, или кто он там такой на самом деле. Одежда на нем явно дорогая. Как и его новые подручные золотые часы, как и его новый золотой автомобиль. Под своей новой кожаной курткой он носит желтую – или, наверное, золотую – как ее там. С таким высоким воротником… Водолазку. Хотя на водолаза он совсем не похож.
Высокий воротник этой водолазки полностью скрывает его шею. У него там тоже эти мерзкие складки?
Да что же это у них у всех с шеями?
– Роза, – говорит он так, как это делают люди, когда хотят, чтобы я что-то усвоила, – вы должны наконец усвоить…
И опять говорит об Обеспечении Безопасности Жизнедеятельности и Передовых Методах. Затем о Личностно-Ориентированном подходе и Переоценке Параметров Исхода, с прицелом на будущее. А еще о Создании
