приходить, барабанить в дверь и орать на них, чтобы они прекратили все это безобразие, но они просто не обращают на меня внимания и продолжают трахаться, всю ночь напролет.

– Правда? – говорю я. – Всю ночь напролет?

– Всю ночь напролет, – подтверждает она. – Трах, трах, трах.

Моей приятельнице это явно нравится. Да мне и самой это нравится.

Тем не менее наши похождения на этом не заканчиваются. Мы заходим в фильт, чтобы спуститься этажом ниже. Но для начала, конечно, успеваем посмеяться над табличкой, которая запрещает нам использовать его в случае возгорания над головой. А пока ждем, когда откроются двери фильта, моя приятельница говорит, что мне стоит помнить про пожарную лестницу. Говорю ей, что, естественно, прекрасно осведомлена про пожарную лестницу, поскольку та находится прямо рядом с фильтом, и я вижу ее там всякий раз, когда спускаюсь этажом ниже. При желании я могла бы даже подняться или спуститься по этой лестнице на любой этаж, чего нельзя сказать о моей приятельнице, поскольку она прикована к инвалидному креслу – не говоря уже о том, что мертва.

Тем не менее она настаивает, чтобы мы открыли дверь пожарного выхода и глянули вниз. Что не так-то просто – и открыть, и посмотреть, поскольку эта, как ее, сломана, а пожар, к которому ведет эта лестница, видать, находится где-то слишком далеко внизу, так что даже слабых отблесков пламени не видать.

– Смотрите, – говорит моя приятельница.

– Смотрю, – говорю я ей.

– Не забывайте, – говорит она.

Я начинаю уже понемногу уставать от того, что люди постоянно мне об этом напоминают.

– Не забывайте, – продолжает она, – что они могут сбросить вас с этой лестницы и сломать вам шею. В любой момент, когда им это только заблагорассудится.

Это не смешно, но это меня смешит. Как будто мы с ней не понимаем, что в случае чего им незачем заморачиваться с этой лестницей, когда они могут просто вытолкнуть меня из моего собственного окна. В любой момент, когда им это только заблагорассудится.

Тем не менее она вроде довольна тем, что предостерегла меня на этот счет, так что мы заходим в фильт и вместе спускаемся на нижние этажи.

Здесь я начинаю понимать, как много успела узнать моя приятельница. Дело не в том, что все то, что я здесь вижу, мне незнакомо – просто она побуждает меня взглянуть на все это другими глазами. Здесь, внизу, в коридоре, ведущем к большим дверям главного входа, находится салон красоты, где вы можете сделать себе педикулёз или перекрасить волосы в голубой цвет, а также медиазал, в котором можно вздремнуть перед каким-нибудь потрясающе оглушительным фильмом в потрясающе удобном кресле, к которому сбоку приделан держатель для чашки или для ваших зубов. А еще здесь есть интернет-салон с двумя компьютерами, один из которых сломан, а в углу притулилась стопка старых энцикло-чего-то там, потрепанных и пованивающих пылью и плесенью, хотя и не сломанных.

Моя приятельница вроде думает, что я и знать не знаю про весь этот сервиз… сервис.

– Все это оказалось очень полезным в ходе моих исследований, – говорит она с большим чувством собственной важности, неопределенно махнув в сторону компьютеров, так что я даже не могу быть уверена, имеет ли она в виду тот, который не сломан.

– Бо́льшую часть своих исследований я провожу на своем смартфоне, – вру я. – Большими пальцами.

Но она уже рассказывает мне про что-то еще. То ли про салон красоты, то ли про медиазал – не помню, про что именно.

– Здесь я видела это собственными глазами, – зловеще шепчет она, явно рассчитывая на то, что сейчас у меня затрясутся поджилки.

– Собственными? – переспрашиваю я, просто чтобы сбить с нее спесь и усилить возбуждение для нас обеих.

– Я собственными глазами видела, как какому-то бедолаге надели на голову пластиковый пакет.

– Пластиковый? – переспрашиваю я, но ее не перебить.

– Завязанный снизу, чтобы он не мог шуршать… дышать.

Довольно удивительная история, я полагаю. Моя приятельница явно хочет меня удивить. Но это почему-то меня ничуть не удивляет. Во всяком случае, не так сильно, как траханье.

– А потом, вне всякого сомнения, сбросили с лестницы вниз, в огонь.

Кстати, о «вниз»: мы спускаемся еще ниже и оказываемся на этаже, на котором, по-моему, я никогда раньше не бывала. Теперь моя приятельница полна решимости удивить меня.

– Где-то здесь, внизу, – говорит она мне, – есть секретное место.

Вид у нее при этом не особо уверенный, но еще больше возбужденный.

– Где покупают и продают наркотики. И писи.

– Писи, как анализ мочи?

– Пиццы, как еда. Чтобы приманивать маленьких детей. Бедных маленьких деток, которых они привозят сюда, чтобы выкачивать из них кровь для своих невообразимых обрядов.

Спрашиваю у нее, кто такие эти «они» – эти люди с невыразимыми отрядами, но у меня складывается впечатление, что моя приятельница и сама этого толком не знает, хотя вполне убеждена, что среди них есть политики, архиепископы, а не исключено, что и люди-ящеры.

Наконец каким-то образом мы оказываемся возле главного входа, он же выход – стоим перед закрытой дверью кабинета Менеджера по Исходу, и вот тут-то я и начинаю сомневаться, так ли уж надежны знания моей приятельницы. Потому что она шепотом говорит мне, тыча туда пальцем, что это прачечная.

– Вот здесь-то все и отмывается, – говорит она.

Что за вздор… Я видела здешнюю прачечную. Все эти тележки, доверху забитые большими мешками с полотенцами и простынями, которые увозят на грузовиках, а затем возвращают, выкипятив из них все живое, пока те не становятся блестящими, тонкими и почти серыми, как фрикадельки.

Но моя приятельница непреколенна… непреклонна. Именно здесь, уверяет она меня, прикладывая ухо к запертой двери с надписью «МЕНЕДЖЕР ПО ИСХОДУ», и происходит стирка.

Она замечает мой септический вид.

– Как-то раз, – рассказывает она мне, – я спустилась сюда и обнаружила, что дверь не заперта. Посреди ночи, с фонариком, когда я не спала из-за всего этого траха. И увидела это.

– Трах?

– Стирку.

Она очень горда собой.

Я много чего узнала во время этих похождений с моей приятельницей. Сил это отняло порядком. Хотя не то чтобы я потом что-то из этого помнила.

Но тем не менее.

Славный парнишка написал «забудь». Но я хочу вспомнить.

Не своего безголового первого мужа.

И даже не свои ночные похождения с моей приятельницей.

Что я хочу вспомнить, так это дядечку постарше.

Чем сейчас и занята.

Я в саду, на солнышке, с дядечкой постарше, у которого чудесные пятнышки на шее, и нас окружают цветы, птицы и