сложилась картинка: уничтожение Ассамблеи, МВД и Минвойны — это попытка узурпации не кем-то из домов власти, а всегда остававшейся нейтральной орбитой. С неба им объясняли, что происходит что-то еще более странное, чем до того, так как все станции и корабли вышли из-под контроля и военная инфраструктура стреляла сейчас сама. Измученные чередой катастроф министерские отказывались им верить, но продлилось это недоверие недолго.

Волновое оружие не годилось ни для физического истребления планетных объединений сантибов, ни тем более для разрушения их симпатии — гравибомбы подходили намного лучше, но аграрная группировка, к счастью рагцев, не могла ждать, пока снаряды пройдут атмосферу и достигнут поверхности. События невидимой людям симпатической войны развивались слишком быстро. В момент, когда первые пучки высокочастотного света пронзили баркинские мегаполисы, испаряя небоскребы и разрывая кварталы энергией, на планете насчитывалось уже лишь 230 объединений, Реткен перевалил за сотню триллионов разумов. Хотя обстрелы точечно (если так стоило называть атаку с десятками тысяч невинных жертв среди рагцев) поразили ключевые места концентрации сантибов, погибла слишком малая доля, а слияние только ускорилось. Заговор земли против неба было не остановить.

Последние три наносветовых шквала пришлись на случайные места на планете — десять квадриллионных планетных разумов уже запустили симпатические когти в орбитальную группировку, достигшую восьмисоттриллионного предела, и принялись рассекать ее разум и волю на более мелкие, подчиняемые части. В припадке отчаяния небо опустошило арсеналы, и миллионы гравибомб легли на установленные курсы, устремившись ко всем баркинским поселениям дождем абсолютного уничтожения. Логика была проста: или Баркин погибнет и орбита сохранит разум, или она хотя бы погубит достаточно врагов, чтобы отомстить за подчинение.

Когда гравибомбы прошли мезосферу замершей в ужасе планеты, слияние завершилось и бывший гектотераб через борьбу разумов преобразовался в тот тип сверхразума, порождением которого регулярно венчалась история цивилизаций, искавших путь к идеальному кристаллу. В баркинской традиции подобных существ считали антиподами рагского идеала государственного устройства — безупречно сбалансированной противоречиями и интересами миллиардов, вечно движимой ими Республики — и называли Монархами, чтобы подчеркнуть эту противоестественную единичность народа-личности. Творение брата Солнце с удовольствием приняло имя Монарха Баркина и обратилось с приветствием к каждому рагцу на планете напрямую, сквозь Искру. Гравибомбы показались ему красивым символом конца РР-9.

Хан

До того момента, как коллектор заполнился совершенно одинаковыми мужскими телами, Хан провел где-то два часа в непривычном для него бездеятельном одиночестве. Фоты и рагцы сначала разошлись на разведку, вернулись, чтобы обсудить дальнейшие планы — над ними был Реткен, будто бы переживший землетрясение и обстрел гравибомбами, — а затем всемером направились в район, где располагалось представительство Фотев на Баркине. Экс-Истребителя 2.2 не взяли из опасения, что излучения ганийца быстро засечет ОППУД; Хорнев вправил ему средний палец, Халле прижгла рану и оставила простейший самодельный передатчик, чей слабый сигнал не пробивал и сотню метров металлоконструкций, и пообещала, что по этому маячку его найдет и заберет фотская техника, как только бывший главный инженер ТИЦ-Б договорится со своими дипломатами об особых обстоятельствах. Важно одно, сказала она, сидеть на месте, а не бродить по уровням.

Хану ничего не оставалось, кроме как питаться покрывавшими коллектор сантибами, видимо, дальними предками давно забытой отходоперерабатывающей колонии Республики этак 5-й, и пробовать силу на древнем железобетоне. С чувством массы все было в порядке, сейчас, в абсолютной темноте, оно заменяло ему зрение и показывало подземную инфраструктуру где-то на километр вокруг; а вот сила почти не ощущалась, словно телепорт за четыре перехода высосал большую ее часть и мастер-копия опустился ниже последнего, восьмого колена слабейших Истребителей. С мысли о том, что теперь он уступает собственным копиям, Хан погрузился в непривычные раздумья о будущем.

Свобода, дарованная ему бомбардировкой, ощущалась странно, как продолжение тьмы и тишины этого забытого людьми места или даже как первоисточник охватившей его со всех сторон пустоты. В Минвойны его уже явно не ждали, но чем он мог бы заниматься не по приказу, а по своей воле, мастер-копия поначалу даже не представлял. Тело горело жаждой действия, несмотря на слабость, а в голову идеями, что делать, беспорядочно лезли месть начальству, безоглядное бегство, всеобщее разрушение, самоубийство. Не будь Хан знатоком психологии Истребителей, он бы принял эти эмоциональные глупости за свои собственные и выбрал какую-то из них; по счастью, иллюзия, что это именно его мысли, длилась недолго и рассыпалась от настоящего удивления, почему таким неприемлемым кажется вариант вернуться в Минвойны, если это то же самое самоубийство. Глупости будто бы проигнорировали этот вопрос, и тут же стало ясно, что мастер-копии всего лишь передается мыслительный фон оригинала.

Хан порой пользовался этим эффектом, чтобы успокаивать и даже обездвиживать мятежных Истребителей из своей линии, но никогда не ощущал его сам: оригинал содержали в особых условиях и кололи эмодепрессанты для нейтрализации влияния его чувств на копии. Теперь было понятно, почему это так требовалось: ганийца захлестывали эмоции, он разрывался между желаниями уничтожить военку, уничтожить весь Баркин, уничтожить себя и просто бежать не разбирая дороги. Самое неприятное заключалось в том, что мыслительный фон встраивался в разум исподволь, и отличить его от настоящих мыслей получалось лишь в такой изоляции, в какой оказался теперь Хан. Воевал бы на поверхности — превратился бы в копию ганийца не только телесно.

Уже ради самого себя стоило все-таки закончить И-4, найти оригинал и взять его под контроль. Но только не остановиться на этом, а запихнуть ганийца в медицинский модуль, вывезти с Баркина и доставить куда-то, где рагцы их не достанут. Допустим, Фотев, но лучше Ганийи, наконец-то оказаться среди таких, как он. А еще лучше — собрать по провинциям РР-9 всю вторую линию, чтобы даже копии Хана военке не достались. Он найдет их без труда, это ведь и есть его профессия, а если верно настроить собственный мыслительный фон, они станут искать его сами. Получится некое подобие рагской семьи, усмехнулся Хан, где безымянный оригинал — "дед", Хан — "отец", а копии — "дети". Тьма, тишина, безделье и отголоски эмоций ганийца давали удивительный эффект: такие мысли в голову Истребителя 2.2 никогда прежде не приходили. Возможно, именно этого ему не хватало в годы пыточных трудов в Замеке? Не возвращения к прежней работе, а шага к чему-то новому?

Планами на поимку "деда", побег и поиск "детей" и было занято все внимание Хана, когда в коллекторе в одно мгновение образовалась огромная толпа копий какого-то существа. Мастер-копия собирался закинуть в рот очередную горсть снятых со стены сантибов,