Шрифт:
Закладка:
При таковых благоприятных обстоятельствах надеюсь и вашему превосходительству можем мы делать помоществование и всех береговых жителей, против которых войска ваши находятся, покорить без кровопролития, об чем из многих уже мест ко мне писали и просят, и особливо из Парги, чтобы мы приняли их в нашу волю и распоряжение, и что они ожидают только наших повелений и во всем покорны.
Я и Кадыр-бей дали им письма, и я в письме своём советовал им, чтобы они явились к вашему превосходительству, объявили бы оное и на таковых условиях вам отдались с покорностью. Чрез таковые благоприятные наши с ними поступки весь этот край даже сам себя защищать может против общих наших неприятелей, а жители островские и береговые будут нам вернейшие я искренние друзья и надежнейшие исполнители волн нашей во всех наших предприятиях. Вся важность будет состоять во взятии крепостей острова Корфы, но и тут, я надеюсь, что таковыми поступками нашими и благоприятством к жителям мы можем ваять крепости в непродолжительном времени.
Если благоугодно вашему превосходительству береговых жителей принять в таковое же покровительство ваше и оказать им ваше благоприятство, то они будут ободрены и во всех случаях станут делать нам всякие вспоможения. В случае же надобности, в рассуждении острова Корфу, если потребуется ваше нам воспомоществование, буду писать и просить о том ваше превосходительство и надеюсь, что вы к тому готовы».
Когда письмо было готово, Егор переписал его на греческом.
– Хитёр ты, Ушак-паша, – изрёк Кадыр-бей, прочитав послание. – Но не перехитрить тебя Али-пашу. Что ж попробуй. Но лучше бы его выманить на эскадру и повесить. Султан только спасибо скажет, да ещё наградит.
– Метакса, – позвал Ушаков лейтенанта. – Отвезёшь письмо Али-паше?
– Так точно, – с готовностью ответил Егор.
– Смотри. Если он придёт в гнев, может тебе голову отрубить. Или ещё что похуже.
– Я матери послание оставлю. Если что со мной случится, передадите ей? – вздохнул он.
– Передам, – пообещал Ушаков.
Я вскочил. Как это так? Мой лучший друг отправляется на смерть, а я должен сидеть в штабе?
– Разрешите отправиться с лейтенантом Метаксой.
– Добров, сдурел? Ты хоть знаешь, на что напрашиваешься? – рассердился Ушаков. – А если тебя Али-паша в цепи – и на галеры? Что я императору доложу?
– Что я на галерах, – просто ответил я.
Ушаков исподлобья взглянул на меня, сердито, холодно. Но вдруг спокойно сказал:
– Хорошо. Отправляйтесь. Ох, упрямый вы. А может – это к лучшему.
– Вот, ещё что, – остановил нас адмирал. – Коль получится, попытайтесь узнать судьбу нашего консула, майора Ламброса. Мне доложили, что его пленили в Первезе и держат на галерах. Надобно его освободить. Идите на любые хитрости: запугивайте, обещайте, но консула надобно вытащить из плена.
* * *
Когда наша эскадра ещё только подходила к острову Святого Мавра, пришло известие: Али-паша во главе десятитысячного войска захватил город Первезу, разграбил его и перебил французский гарнизон. Арнауты учинили в городе страшную резню. Из французского гарнизона не осталось ни одного живого человека. Туда мы с Егором и должны были отправиться.
В наше распоряжение дали адмиральский катер. Чтобы не возникло никаких недопониманий, в помощь нам отрядили турецкого комиссара Каймакан Калфоглу. Это был крепкий старец, лет семидесяти, с благородным восточным лицом. Носил он скромный военный мундир, но подпоясывался дорогим кушаком с позолоченными кисточками. Башмаки у него были из хорошей кожи. Седые волосы аккуратно стянуты на затылке в узел. На голове он носил малиновую феску с кисточкой. Густая борода выкрашена хной. Говорил он свободно на греческом и на турецком. Хорошо знал французский и итальянский.
Старик оказался словоохотливым, и дорогой рассказал нам все, что знал об Али-паше и вообще – о Турецкой империи: о нравах и обычаях. Рассказал и о себе. Происходил он из благородных греков Константинополя. Благородные греки, что-то подобно нашим дворянам. С молодости состоял на высоких постах при Валлахских и Молдовских господарях. Во время войны попал в плен к Румянцеву-Задунайскому.
– Какой же благородный человек был Пётр Алексеевич, – вспоминал он, роняя слезы. – Ужели возможно, чтобы пленённые турецкие офицеры ели за одним столом вместе с русскими офицерами? А как узнали, что я грек, так вовсе за пленного считать перестали. И оружие вернули…. Рассказал он нам кое-что и об Али-паше.
– Будьте бдительны с ним. Не поддавайтесь на лесть, – увещевал старик. – Он ещё тот шайтан. Знаю я его повадки. Появится у него мысль захватить город, где живут магометане и христиане тысячу лет в мире. Он делает все, чтобы разжечь ненависть между конфессиями и заставляет магометан учинить резню, а сам посылает в помощь христианам своих людей. Весь город в крови. Али-паша спокойно входит в него, усмиряет побоище, жестоко наказывает виновных и устанавливает свои порядки. А главное: все имущество виновных присваивает себе. Уж не знаю, как ему удалось уговорить венецианцев продать ему пушки. В Албании никто пушек не видел. А у Али-паши они появились. Кто против него посмеет выступить? Пожалуются на него султану старшины какого-нибудь города, а Али-паша уже вперёд их жалобы золото шлёт. Смотришь, очередное его зверство при дворе оценили, как подвиг, да ещё награду присуждают. Как только Турция затеет войну на севере, Али-паша тут же вспомогательное войско выставляет, да продовольствия целый обоз. Султан за это ему благодарен. Недоброжелатели из окружения Селима подсылали к нему убийц. Но при дворе султана всегда есть купленные чиновники, которые предупреждают Али-пашу. Все эти убийцы погибали самым странным образом. Кто с коня упал, да шею сломал, кто себя случайно кинжалом в живот ткнул; иные засыпали и не просыпались, разбойники нападали по дороге…. Всякое случалось. Вот, такой этот Алипаша коварный.
Когда катер подошел к городу Первеза, на пристани нас встречали арнауты
