Но вот уже и стены храма Имхотепа показались на краю города.

У богато украшенных иероглифами ворот лежали сотни больных и немощных. Кто-то приходил или приползал к храму сам, кого-то привозили родственники, пытающиеся за украшения и благовония поручить больного жрецам.

Но в Фивах болели тысячи, на всех не хватало ни молитв, ни сил, ни здоровья у самих жрецов.

Разогнав увечных палками, воины царя помогли вступить в храм своему господину.

В страхе Аменхотеп вошел под стены обители, навстречу выскочил главный жрец Имхотепа Несер-Амин. Увидев царя, он мелко затрясся и упал на пол, не смея поднять головы.

Но царю было не до придворного этикета. Он подскочил к жрецу, поднял его и затряс в воздухе:

– Как мои дети? Как мои сыновья? Говори, потомок ослицы! Говори, я приказываю!

– О мой господин! Прости меня, мой господин! Мы сделали все, что могли! – в слезах обратился к царю жрец. – Пусть Осирис будет милостив! Мы не смогли спасти…

Сердце Аменхотепа чуть не окаменело от боли. Все было напрасно.

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

В меблированных комнатах на Мойке Глафиру ждал неприятный сюрприз – настоящий хозяин Аристарх Венедиктович давно проснулся, а теперь сердито гневался на отсутствующую горничную.

– А, голуба моя, вернулась наконец! – кинулся он к девушке, сердито вздернув насупившиеся брови.

Глаша даже глаза прикрыла и головой замотала, пытаясь сбросить наваждение. Именно такими же словами буквально полчаса назад на нее гневалась Авдотья Ермолаевна, управляющая князя Оболенского. А теперь – снова-здорово – и тут хозяин чем-то недоволен.

– Пока ты гуляешь где-то, я голодный должен сидеть?! – капризно надул губы Свистунов. – Это что ж такое делается? Ты прекрасно знаешь, что для плодотворной детективной работы мне требуется усиленное питание.

– Так ведь на столе же кулебяку я оставила, теплую еще, – попыталась оправдаться девушка.

– Оставила? Я не видел, ничего не видел, – замотал головой сыщик. – И почему я САМ должен еду искать, я вообще не знаю, где на кухне вилки, тарелки. Что ты еще, прикажешь мне САМОМУ на стол накрывать?!

Глафира решила не вступать в полемику с голодным сыщиком, это бесполезно. Он действительно на кухне в своем доме был не в состоянии найти вилку и ложку.

Глаша глубоко вздохнула и отправилась накрывать на стол.

Вслед ей неслись философские сентенции Аристарха Венедиктовича:

– И вообще, кухня – это женское место, место женской силы – как сейчас модно считать. Я на твое место, на кухню, не лезу, и ты в мои детективные расследования не лезь! Не бабское это дело!

– Ну да, конечно, – сквозь зубы проворчала Глаша, разрезая кулебяку на равные куски. Тут она вспомнила, что оставила свой личный ножик, который не раз спасал ее в разных сложных ситуациях, на кухне у князя Оболенского.

Надо обязательно за ним вернуться, но не сегодня и не сейчас.

Наконец-то усевшись за стол и вонзившись зубами в теплую мягкую кулебяку, Аристарх Венедиктович немного подобрел и уже не так воинственно осведомился у служанки, где она столько времени пропадала.

– Только не говори мне, что в доки бегала – про «Надежду» узнавать.

– Нет, не в доки. Про «Надежду» я уже все, что смогла, узнала. Она затонула несколько лет назад, а в тот рейс, когда на корабле привезли в Санкт-Петербург фиванских сфинксов, с экипажем что-то случилось.

– Ой, что с этими моряками могло случиться? Перепились, наверное, а потом баек в порту навыдумывали, – облизывая крошки с пальцев, предположил Аристарх Венедиктович.

– Да нет, на моряцкие байки не похоже. Говорят, что вся команда «Надежды» с того рейса погибла, причем они все друг дружку перерезали, – спокойно ответила Глафира, наливая Свистунову травяной сбор.

– Что? Неужели никто не выжил? – удивился сыщик. – Ведь команда человек тридцать-сорок должна быть.

– Опять же, по слухам, выжил только один какой-то ученый, который как раз и отвечал за перевозку сфинксов. Но где он сейчас и как его зовут, узнать не получилось, – Глаша присела на краешек стула.

– Не получилось, не смогла, нет информации. Эх, Глафира, ты меня расстраиваешь! Плохая работа! – снова нахмурился Свистунов.

Глаша молчала, разглядывая узор на ковре в столовой.

– Как же я найду эти бородки, если корабль утоп, а вся команда упилась и самоубилась? А? Как, я тебя спрашиваю? – Аристарх Венедиктович встал и принялся ходить по комнате. – Фамилию ученого ты не знаешь, где бородки, ты не представляешь, кто убил кучера Архипа и превратил его в мумию – тоже нет информации. А я, голуба моя, уже взял аванс за расследование – а Глафира моя ничего сделать не может! – Свистунов принялся топать ногами.

– Но вы сами просили меня не лезть в расследование! – попыталась оправдаться горничная.

– А ты не лезь, а помогай – это разные вещи. Ничего нельзя тебе поручить! Одним словом, бабы! – с этими словами, захватив с собой в комнату тарелку сладкого пирога, Аристарх Венедиктович скрылся.

Глафира снова вздохнула и принялась мыть посуду. Сегодня был очень тяжелый день – на нее все время все кричали и гневались.

За мытьем посуды, занятием весьма нудным и неприятным, Глафира в тишине и спокойствии могла подумать над расследованием.

Но ей снова помешал хозяин, он предстал перед служанкой с журналом в руках.

– Вот, Глашка, снова ты чепухой на кухне занимаешься, – Аристарх Венедиктович кивнул на таз, полный мыльной воды. – А я, между прочим, научные журналы читаю, просвещаюсь, – он потряс перед девушкой брошюрой.

Глафира пожала плечами, продолжая намыливать тарелки.

– Вот, я искал информацию про «Надежду» с этими сфынксами, и вот, оказывается, недавно, в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, приняли русский алфавит азбуки Морзе, а ты про нее, небось, не слыхала? – ухмыльнулся сыщик.

– Какой азбуки? – Глаша смахнула прядь волос со лба.

– Какой-какой? Такой! МОРЗЕ! Вот, полюбуйся! На кораблях, оказывается, можно особыми стуками информацию передавать. Это же достижение какое, научный прогресс, – Аристарх Венедиктович был весьма увлечен научными совершенствованиями. – Представь себе, Глашка, это особый алфавит, особая система кодирования. Это великолепно!

Глаза сыщика зажглись ярким огнем.

– А ты все в грязи копаешься, когда даже моряки морзянку знают. Все, вот тебе журнал – сиди, просвещайся. Почитай новости – потом мне перескажешь, а то у такого гениального выдающегося сыщика не может быть невежественной прислуги, – Свистунов швырнул журнал на обеденный стол. – Я приду проверю.

Глафира снова пожала плечами: ей было не до новостей в области науки, она всерьез размышляла над египетскими проклятиями, которые принадлежали области, скорее, эзотерической, чем научной.

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

На следующее утро Глафира, немного обидевшись на вчерашние