Шрифт:
Закладка:
За домом находился небольшой, но хорошо ухоженный сад и маленький огородик. Словом, Борис осел в селе крепко. И работал он с увлечением, понимал толк в машинах, следил за новинками, и механизаторы уважали его, прислушивались к его советам.
Характер у Бориса был не из легких: замкнутый, самолюбивый, обидчивый, но сам он обидеть кого-нибудь напрасно не мог, умел сдерживать свою горячность.
На собраниях он выступал редко, но всегда обдуманно, дельно, его любили слушать и считались с его мнением.
В последнее время в селе поговаривали, что он тянется к председательскому креслу, и кое-кто были бы не против, если бы это и произошло. Слух этот доходил и да Горюхина, и, пожалуй, он больше всех верил в него, хотя вида, что знает об этом, не показывал. Относился он к Синотову хорошо, и тот всегда подчеркивал свое уважение к председателю. И получалось это у него не искусственно, не заискивающе, а вполне, кажется, правдиво. Он и в самом деле считался с опытом и авторитетом Горюхина, но, когда надо, умел отстаивать свою точку зрения, и опять-таки без горячности, почтительно, и Горюхин часто соглашался с ним.
И хотя Павел Фомич не мог бы привести каких-то конкретных доказательств того, что Борис хитрит, скрывая свое намерение встать на его место, он побаивался этого и в душе не хотел бы, чтоб именно он заменил его на этом посту. Были у Горюхина на этот счет свои давние, чисто личностные мотивы. И дело тут не столько в Борисе, сколько в его отце, Егоре, о котором он думал теперь, стоя у голанки.
Они были одногодки, вместе росли, учились, много лет были рядом, но никогда не дружили. Так уж вот сложились их жизненные отношения.
Пашка рос с матерью, больной, молчаливо-угрюмой женщиной. Отца своего он помнил плохо: тот погиб на фронте в первую мировую войну. Мать свою он любил, заботился о ней. Жили они бедно, и он рано познал нужду и уже подростком начал работать: вначале подпаском у сельского пастуха, затем рабочим на паровой мельнице.
Павел успел окончить пять классов и учился хорошо и старательно; учителя всегда ставили его в пример остальным ученикам и за успехи, и за хорошее поведение. Парнишка он был не забитый, живой и веселый.
В двадцать шестом году, когда Павлу стукнуло восемнадцать, умерла его мать, и он через полгода, заколотив окна и дверь в своем маленьком домике, перенеся кое-какие вещички к родственникам, ушел с мешком за плечами в совхоз, верст за шестьдесят от родного села, где работал механиком его родной дядя по матери.
Года через три Павел приехал на несколько дней в родное село. Его не узнали: настолько он возмужал. Был он в кожаном пальто, хромовых сапогах и вообще выглядел человеком самостоятельным, обеспеченным, но по-прежнему скромным и трезвым. Работал он трактористом и в зиму собирался на курсы бригадиров.
Самым радостным и неожиданным событием для него оказалась встреча с Дуняшкой, их бывшей соседкой, которая за эти годы из худенькой и невзрачной на вид девочки превратилась в настоящую красавицу. Она училась последний год в фельдшерско-акушерской школе в том же городе, куда должен ехать на курсы и Павел.
Но за Дуняшей усиленно ухаживал Егорка Синотов, родителям которого тоже нравилась девушка, и они всерьез говорили с ее отцом и матерью о свадьбе, и все, кажется, было оговорено; в селе Егора и Дуняшку считали женихом и невестой.
Но приезд Горюхина все перевернул. С первой же встречи Павел и Дуняша поняли, что они нравятся друг другу. И хотя встречались урывками — Егор глаз не спускал со своей суженой — чувство это становилось все сильнее, и они не могли скрыть, что любят друг друга.
Как только Дуняша окончила школу, они сразу же поженились, и Горюхин увез ее в совхоз. Егор горько переживал эту измену. И хотя через год он женился, обиду на Пашку затаил глубоко.
В конце тридцатого года Горюхины переехали в родное село. У них уже был сын на руках. Павел и здесь сел на трактор. Выучился на тракториста и Егор, и, как говорится, из кожи лез, чтобы обойти во всем Горюхина, и радовался, когда это ему удавалось. Но вот что раздражало Синотова: к Горюхину тянулись люди. Он был человек открытый, общительный, умел побалагурить, повеселиться, всегда отличался бескорыстной отзывчивостью к людям. Он даже и не старался делать что-то специально, чтобы понравиться кому-то, а все это шло от его доброго характера, само собой. У Егора же этой душевной простоты не было, но ему очень хотелось не только опередить в работе Горюхина, но и пользоваться у людей таким же почетом и уважением. Он завидовал Горюхину и нередко с ехидством обвинял его в том, что он заигрывает с людьми и лебезит перед начальством. Павел только смеялся над этой выдумкой.
Когда началась война, Горюхин и Синотов уехали на фронт. Павлу не повезло: в конце сорок первого, в боях за Москву, он получил тяжелое ранение и вернулся с перебитой ногой. Почти год лечился, но так и остался на всю жизнь хромым. Он еще ходил на костылях, а его на первом же собрании избрали председателем.
После победы возвратился в село и-Егор — здоровым, целехоньким, с орденами и медалями во всю грудь, членом партии. Посматривал он на Павла немного свысока, при встрече снисходительно похлопывал его по плечу и не скрывал радости, что судьба не обошла его милостью. Вскоре Горюхин надолго слег: требовалась операция ноги.
Перед отъездом в больницу к нему зашел Егор и решил поддержать настроение товарищу. «Ты, Пашка, не горюй. Не оставим в беде. Понял? Все-таки мы с тобой жизнью-то крепко связаны. Понимай, чего говорю». Синотов уже знал, что Горюхин подал заявление об освобождении, и в райкоме был решен вопрос о его замене, и речь там шла о нем, о Синотове.
Вскоре состоялось собрание. Народу набралось невпроворот. Синотов был при орденах и медалях, радостный, приветливый и самоуверенный. Он знал, что через каких-то полчаса или час он станет председателем. Ему очень хотелось этого, но получилось все по-другому. Все, словно сговорились, как один, особенно женщины, встали горой за Горюхина. Синотова никто не хаял. О нем вообще не говорили, а твердили только одно: зачем живого человека хоронить,
