Айра почувствовала, как по щекам начинают течь слезы. Она развернулась и быстрыми шагами направилась к выходу.

— Уродина! — Эдирос закричал ей в след, и это слово эхом множилось у нее в голове, как будто он повторял его снова и снова, все громче.

Выбежав из столовой, она завернула в темный коридор. Слезы теперь, стекая одна за другой по щекам, крупными каплями падали на пол. Она села на корточки, вся сжавшись, закрыв руками лицо. Когда все успело так далеко зайти?

— Ник, чтоб тебя! Зачем ты так со мной?

Он выбрал ее объектом для издевательств, Ник, ее бывший друг. Возможно, сам до конца не осознавая, он имел влияние на окружающих и способствовал тому, чтобы сначала с ней перестали общаться те, с кем общался он, следуя его собственному примеру, а затем просто превратить в изгоя. И Эдирос был прекрасным инструментом.

Айра попыталась успокоиться, но виски разболелись сильнее, а в голове стучало лишь одно слово, брошенное ей в след.

Она не была уродиной, но и не красавицей. О таких, как она, чаще всего говорят обычная. Лишь глубокий взгляд карих глаз придавал ее лицу некую выразительность. Ее густые каштановые волосы спускались до середины спины, однако она всегда перетягивала их веревкой, в то время как остальные ученицы находили способы подчеркнуть свои достоинства. Айра давно уже привыкла к тому, что ее почти не замечают, да и так было проще. Лишь Саймир был всегда рядом, они дружили с детства. Но детство ушло, а он все равно был рядом, хотя имел много друзей, и, казалось, вовсе не боялся быть осмеянным ими за общение с Айрой. Напротив, ему доставляло скрытое удовольствие показать свою способность пойти против мнения большинства. Но по необъяснимой причине никто и не думал поднимать его на смех. Однако сейчас он промолчал, оставил ее на съедение. Неужели он испугался?

Вытерев слезы, она встала и пошла по коридору. Лекцию профессора Эзинбара она не могла пропустить.

До занятий оставалось лишь пара минут, и предательская краснота, не успевшая еще сойти с лица, выдавала ее целиком. И как бы ни хотелось ей избежать заклинания, другого выхода не осталось. Она произнесла слова, и красные пятна мгновенно исчезли, волосы собрались в конский хвост, а следов ночных похождений словно и не было.

На пути в аудиторию ее окликнули.

— Саймир?! — обернулась Айра и вздохнула, опять он.

Он быстро поравнялся с ней.

— Решила все же пойти на занятия?

Айра укоризненно на него посмотрела.

— Да, я и забыл, что сенсорную магию ты не пропустишь, хотя не понимаю, что тебя в ней так заинтересовало. А, может, влюбилась в профессора Эзинбара? Признаюсь, в нем что-то есть, вернее, было, лет эдак пятьдесят назад, — Саймир был в особенно приподнятом настроении.

Айра начинала раздражаться. Она действительно любила профессора. В свое время он был великим магом. И хотя ему было далеко за восемьдесят, он все еще преподавал сенсорную магию — управление чувствами людей — предмет, считавшийся одним из самых сложных. К профессору относились по-разному. Одни считали его выжившим из ума стариком, порой на лекциях он начинал вдруг цитировать странные строки, которые никто не мог найти ни в одной книге, хотя он настаивал на обязательном их присутствии там, другие отдавали дань его почтенному возрасту и мудрости, прощая старческие чудачества. Но только ни те, ни другие не могли найти ему замену. Они искали, зная, что никто не вечен, и рано или поздно профессор уйдет из мира живых. Оставалась и другая надежда: что профессор сам выберет своего приемника, даже иногда намекали ему на это. Однако, видимо, старик либо не понимал их, либо делал вид, что не понимает, имея на то свои тайные причины.

— Какую чушь ты несешь! Иногда я тебя просто не узнаю! — вырвалось у Айры. Саймир ей сегодня совсем не нравился. Кроме того, он словом не обмолвился о произошедшем утром, Айре стало совсем противно. — Что случилось после того, как я ушла? — не выдержав, спросила она.

— Признаюсь, это было что-то, — Саймир сделал многозначительную паузу, подождав, когда ее терпение достигнет предела, и продолжил. — Ну, ты знаешь, Ник напротив сидел.

— Я не обратила внимания, где он сидел. И причем тут Ник? У него что внезапно проснулась совесть? — без энтузиазма спросила она. — После нашей ссоры я с ним больше не разговаривала, к тому же он друг Эдироса, которого я сегодня…

— Слушай! — прервал ее Саймир. — Ник еще вчера серьезно повздорил с ним, не знаю, правда, из-за чего. Вот, видимо, и нашел повод ему отомстить. Как я сказал, Ник сидел напротив и все видел.

«Мда, — подумала Айра, — а ты рядом сидел, как пень, и пялился в свою тарелку, будто там что-то интересное есть.»

— Опустил его, дальше некуда, — продолжил Саймир. А после завтрака фонарь под глаз поставил, недели две теперь им светить будет, сама увидишь, если он, конечно, осмелится сегодня на занятия прийти, в чем я сомневаюсь, — Саймир рассказывал с таким воодушевлением, будто это была его заслуга. На его красивой физиономии играла довольная улыбка.

Они вошли в просторную аудиторию и заняли свои места. Потихоньку, вслед за ними, подтягивались остальные, пока помещение не заполнилось учениками и жужжанием нескончаемых разговоров. Но вот дверь отворилась, и в ней показался маленький седой старичок в синей шапочке, опиравшийся на палку, в руке он сжимал затертую папку. Все немедленно встали. Старичок потихоньку пополз к своему месту. Достивнув цели, он положил папку на стол и сделал знак садиться, но сам не сел, предпочитая читать лекции стоя, несмотря на преклонный возраст.

— Итак, начнем. Сегодня у нас вводное занятие, посвященное такому чувству как ненависть. Чувство само по себе скверное, но способное на многое, именно поэтому ему следует уделить особое внимание. Оно обладает огромной разрушительной силой, и вы сами видели тому много примеров, когда каждый раз после очередного столкновения мы не досчитываемся кого-то из нас. Для одних это были отец или мать, для других — брат или сестра или просто друг. Но с чего началась эта вражда? Что послужила отправной точкой?

Вы, конечно, слышали эту легенду, но позвольте мне все же освежить ее в вашей памяти, — профессор откашлялся и продолжил. — Случилось это в те времена, когда мир был един. Он еще не был разделен на две противоборствующие части, и люди не знали добра и зла. Так они жили долгое время, не думая ни о чем, потому что не было у них забот.