Какая женщина, кстати? Проститутка?

Виктору стало стыдно. Да, у него было не много вариантов: общие с Фаей подружки на роль любовниц не годились: не приглашать же счастливо замужнюю Стрелецкую или лесбиянку Шмелькову! А на ферме с женским контингентом дела обстоят не очень: есть, конечно, работницы, но в основном это семейные простые тетки из соседних сел.

Но даже их не прочила Фая Виктору в подруги.

Проститутка – она попала в точку, больше Виктору женщину взять-то неоткуда…

И тут он вспомнил.

– Я познакомился недавно на ферме с молодой женщиной. Она приехала закупать партию кроликов. Собирается открыть свое дело. Показал ей, как у меня что устроено.

– Красивая? – заинтересовалась Фая, кутаясь в плед.

Виктор вспомнил милое, очень бледное почему-то личико покупательницы, ее маленькую фигурку, похожую на мальчишескую.

– Да. Миниатюрная.

– Не блондинка?

– Нет. Черные волосы.

Фая шутливо толкнула его в бок и сказала:

– Ты это серьезно, Ростов? Ты уже рад меня сплавить и присмотрел себе пассию с кролиководческим уклоном?

Виктор в душе воспарил в надеждах: давно, очень давно Фаина не интересовалась им, не задавала никаких вопросов.

– Врать не вру, – сказал он.

И действительно пока что не врал.

Фаина оперлась на перила, поставила подбородок на согнутую руку и устремила взгляд куда-то далеко-далеко. Ее нижняя губа чуть подрагивала. Так бывало всегда, когда она сильно нервничала, но старалась это скрыть.

2

Степана Любава заметила со сцены: как ни сложно было вглядываться в лица сквозь свет рамп, бьющий в лицо, но его-то она разглядела.

И тут же пожалела, что на ней костюм Лягушки, а до Царевны еще очень далеко – через антракт и похищение Кощеем. Ждать, пока глупый Иван сожжет ее бархатную изумрудную шкурку в нарисованном очаге.

К тому моменту Степан, вдоволь насладившись зрелищем квакающей и скачущей на четвереньках жены, наверное, уже отправится восвояси. Может, сделает для Светки Калмыковой пару фоток на телефон.

– Посади меня, Иван, в коробчонку, – с ненавистью проскрипела Любава лягушачьим голосом и полезла в сундучок, на потеху детям дрыгая лапками.

Дети в зале хохотали. Любава краем глаза усмотрела в руках Степана пышный букет и окончательно уверилась, что это какая-то злая шутка.

Иван-дурак довез ее в коробчонке во дворец, представил папе-царю и, получив распоряжения насчет бала, закручинился.

Грянул антракт. Дети шумной рекой потекли разорять буфет. Любава упрыгала за кулисы, и в общей гримерке наткнулась на Степана.

Он поймал ее обеими руками, прижавшись на секунду шуршащим букетом, из которого торчали папоротники. Никто на эту сцену внимания не обратил – кроме Гали о семейных трагедиях Любавы никто не знал.

– Пойдем, – зашипела Любава, стараясь прекратить эту сцену как можно незаметнее, и потащила Степа в каморку с декорациями. Там, в полутьме, она запрокинула голову в маске с круглыми лягушачьими глазками и короной на затылке.

– Ты зачем пришел?

– Моя любимая сказка, – улыбнулся Степан. – Это тебе. Ты лучшая лягушка в мире.

– Спасибо. Ты тоже та еще жаба. А можно без подкатов, но с конкретикой?

– Очень волнуется папа, – закручинился Степан, пытаясь отдать Любаве букет, а она уворачивалась от него, путаясь в какой-то пыльной портьере.

– Самуил Иванович еще не в курсе изменений в твоей жизни?

– У него инсульт был, Люба.

– Что-о-о? – Любава расстроилась. Ей нравился Самуил Иванович. Мировой дядька, строгий, но справедливый, и к ней, Любаве, очень дружелюбный, несмотря на кажущуюся грубость. – Как он себя чувствует?

– Не очень, – торопливо сказал Степан, – и звонил, чтобы узнать, как мы тут… знаешь… он будто бы собирается со всеми попрощаться.

– Не может быть! Он такой сильный, Степа, он обязательно выздоровеет, он еще нас обоих переживет, человек-гора!

– Все может быть. Но пока что он слаб и чувствует себя ужасно. Правда, – ты же знаешь папу, – делает вид, что совершенно здоров и сильно злится, если спрашивать его о самочувствии. Кричит, что его слишком рано собрались хоронить. Но мама говорит, дела плохи.

– Спасибо, что сообщил. Я ему позвоню. Доиграю и сразу же позвоню.

Степан взял ее за запястье. Проникновенно заглянул в глаза.

– Люба, я не смог сказать отцу, что мы расстались. Я хотел, но он в таком состоянии, что это было невозможно. Его нельзя огорчать. Ты же знаешь, как он к тебе относится. Сейчас такие новости его убьют. Он нашего развода не переживет. То есть, переживет, конечно, но потом. А пока что, дорогая моя, милая, не говори ему ничего? Просто соглашайся со стариком во всем. Не противоречь. Он хочет просто поболтать.

Любава в нерешительности пожала плечами.

– Я понимаю, но…

– Ты не любишь врать, я знаю, – перебил ее Степа, – но это не будет враньем! Это просто отсрочка! Я скажу ему правду, как только врачи позволят.

– Ладно, – поколебавшись, сказала Любава. – Пусть будет по-твоему. А веник унеси с глаз моих. Смотреть противно.

– Понимаю, – сказал Степан и убрал букет за спину.

Возникла неловкая пауза.

– Как ты? – спросил он наконец.

– Хорошо, – ответила Любава, вскинув на него черные яркие глаза. – Я бы сказала – замечательно.

– Уже есть кто-нибудь? – осведомился Степан, сам удивившись, что его это волнует.

Любава молча и твердо отстранила его и вышла из каморки. Как раз звенел звонок – приглушенный и тоже словно бы пыльный, как и все, что ее здесь окружало.

До конца спектакля он сидеть не стал. Букет подарил старушке-вахтерше.

Дело было в шляпе. Добросердечная Любка никогда не будет жаловаться папе на семейные проблемы, если знает, что это может ему навредить. Ну, и от денег не откажется, чтобы не волновать больного. А деньги капнут на Степанову карточку, вот и весь план. Часть можно будет потратить на фирму, часть уйдет на отдых с Ланой. Было бы неплохо заказать яхту… есть устриц и лангустов прямо на борту, свежайших! Представив сверкающие в раковинах устрицы, Степан торопливо направился к кафе напротив Дома культуры. Кафе в восточном стиле подавало сплошную «мертвую энергетику» – шашлыки и беляши, кебабы и ребрышки.

Степан заказал все и сразу, взял еще бутылку красного вина – грузинское, судя по всему, настоящее, его он намеревался прихватить домой, и устроился у окна в ожидании умопомрачительного мяса, шипящего на углях, сбрызнутого виноградным уксусом, в кольцах жемчужного лука, с лепешкой из тандыра и крупно порезанными томатами.

Блюдо пришлось ждать долго, но Степан не торопился. В офис он уже опоздал, и появляться там уже не хотелось, Лана была на работе, и спешить было некуда.

Еще одна приятная сторона жизни с любовницей: никаких забот. Любава вечно