Шрифт:
Закладка:
ЭТО у него в крови.
А она – как всегда, просто дура. И сама виновата.
Тысячи женщин во всем мире верят, что если они будут вести себя хорошо: правильно одеваться, выбирать правильные компании и дороги, правильное поведение, то с ними ничего не случится. И все равно ЭТО случается. С детьми и старухами, на Востоке и на Западе, под оком любого из богов.
Был промозглый сентябрь из тех, что насквозь пропитаны холодными дождями, грязью и размокшей листвой. Роза Фальковская с утра встретилась лицом к лицу со своим тридцатилетием. Позвонила мама, пожелала мужа. Позвонили с работы, пожелали достижений и свершений.
На этом поздравительная часть закончилась. Вечером Роза открыла коробку с «Птичьим молоком», аккуратно разрезала торт на кусочки и жевала его, запивая розовым шампанским. Шампанское приятно шипело в горле, а в груди таяло очаровательным теплом. После третьего бокала тишина в квартире стала невыносимой. Роза нашла пару вальсовых мелодий и под них медленно покружилась по комнате.
Потом нахлынула пустота. Редко бывали минуты, когда Роза думала о своей жизни, и это была одна из них. Ей исполнилось тридцать: дальше счетчик неуклонно стучал бы все быстрее, так всегда бывает – долгое детство, бесконечная юность и вот они, твои тридцать, а что же будет дальше?
Невольно мысли обратились к прошлому: к тому прошлому, которое Роза часто придумывала для себя, изменяя ход событий так, как ей того хотелось.
Начинала она с того момента, когда ее ребенок рождался живым и здоровым. Да, к черту то роковое узи – не так все было, не то увидел доктор! Билось сердце, билось! И через две недели после него, как и ожидалось, Роза взяла в руки горячий пищащий комок своего счастья. Ее звали бы Эльзой.
Эльза Тарасовна, девчушка с карякскими скулами и раскосыми глазами. Сначала пухленькая малышка, отвергающая всякие нежности с умилительной серьезностью. Потом – крепенькая школьница с черными-черными косами, увлеченная шахматами и обожающая лакрицу.
К Розиным тридцати годам ей двенадцать – вот-вот раздастся звонок в дверь, и она влетит в квартиру в мокром дождевике, с праздничной открыткой, тоже мокрой от дождя.
– С Днем рождения, мама!
Роза вздрогнула. Этот возглас долго еще стоял в ее ушах. Потом снова наступила тишина. Только легонько шипело открытое шампанское. Дожевав торт, Роза прикончила шампанское, пустую бутылку сунулась было выбросить в ведро, но места для нее там не нашлось. Припоминая, что на ночь мусор выносить – это и счастье из дома разбазаривать, Роза все же натянула на голые ноги туфли, накинула плащ и потащилась на улицу с большим черным пакетом.
На третьем этаже к ней в лифте присоединился мужчина, похожий на бегемота, в мокрой кожаной куртке. От его веса кабина слегка просела. Розу легонько качнуло. Она прикрыла глаза и старательно дышала носом, чтобы прошла пьяная тошнота.
На свежем воздухе ей стало легче. Набирая в туфли воду и скользя в грязи, она потопала за дом, в кусты сирени, пытаясь срезать дорогу до мусорных баков. Дождь зарядил всерьез: ничего не было видно в двух-трех метрах, и сумерки все сгущались.
Роза натолкнулась рукой на кирпичный забор, окружавший котельную, и побрела вдоль него.
Ей нужно было преодолеть около двухсот метров – через сирень по узкой тропинке, под желтое пятнышко фонаря.
Когда что-то холодное проникло ей подмышку, она подумала, что это дождь – что промок ее плащ и вода потекла под халат. Но холодное кольнуло, и стало больно.
Черное и мокрое навалилось на Розу.
С ней под ручку, непринужденно улыбаясь, шагал тот самый «бегемот» из лифта. Со стороны можно было бы решить, что он галантно поддерживает Розу. Кончик ножа, просунутого под Розин плащ, колол ее справа от груди.
– Почему одна по ночам гуляешь? – задал Бегемот невинный вопрос.
Роза уронила пакет с мусором и заметалась взглядом по сторонам: только мокрые кусты, сумерки, слепые и равнодушные окна дома напротив и желтый фонарь в конце ее тоннеля.
– Да еще и пьяная. – В голосе Бегемота звучало осуждение. – Мужика тебе не хватает. Чтобы порол, как свинью.
Под халатом сердце Розы билось так, как никогда не билось – она не могла выдавить ни слова.
Она знала: надо кричать! Надо кричать «Пожар!», а не «Помогите!», на «Помогите» люди внимания почти не обращают… Но не могла! Чувство было такое, словно она собиралась кричать во сне – горло словно не существовало вовсе.
– Куришь?
Бегемот прижал Розу к забору, свободной рукой вынул пачку и выцепил из нее зубами сигарету. Мясистые щеки в крапинке щетины тряслись, пока он жевал фильтр, выискивая зажигалку.
Нашел и прикурил сигарету, всю смятую и в серых пятнах.
– Ну, куда мы с тобой пойдем?
Роза подняла глаза и увидела спасительное: на четвертом этаже запоздавшая хозяйка спешно сдирала с веревок мокнущее под дождем белье.
Совсем рядом было спасение, живой человек, которому ничего не стоит набрать номер полиции!
И Розино горло ожило. Она вытянулась вся и закричала:
– Помогите! Пожалуйста! Позвони…
И вдруг получила страшный удар по голове. Словно с размаху врезалась в скалу. Зубы клацнули, рот наполнился кровью, и внутри губы надулся гигантский, гладкий пузырь.
Женщина на балконе свернула белье и посмотрела вниз.
Бегемот помахал ей дружелюбно и приобнял Розу.
– Жена! – словно извиняясь, громко пояснил он. – Напилась у подружек…
Женщина покачала головой с осуждением и скрылась.
И тогда Бегемот снова взял Розу на острие ножа и потащил за собой, вдоль сиреневого тоннеля, все дальше от спасительного фонаря, туда, где зеленая дорога перетекала в небольшой подлесок, в глубине которого стояли давно заброшенные дачи, заколоченные, как знала Роза, и совершенно запустелые.
Сбоку, со стороны правого уха, она не слышала почти ничего, слева же навязчиво лился отвратительный, грязный мат, мерзкие страшные слова, которые никогда-никогда раньше Роза не слышала в свой адрес.
Он волок ее через мокрые кусты, Роза потеряла одну туфлю, ее халат распахнулся, из подмышки текла кровь, волосы налипли на лоб, а чудовищная раздутая губа, казалось, заняла все лицо.
В глазах текуче струилось то алое, то зеленое, но сквозь эти помехи
