class="p">— Это не та информация, которая нам нужна, — сказал Жюльену Луан. — С этим уже покончено, и нам наплевать. Твой отец встречался с генеральным консулом Японии, что Чан сказал ему позавчера? Подобные вещи нам нужны.

В другой раз отец объяснил:

— Баланс в мире зависит от разобщённости Китая. Объединённый Китай в руках единственной группы, единственной партии способен поджечь мир. Коммунизм — это большая опасность, потому что только коммунисты способны объединить Китай, у них есть все необходимые качества: бесчеловечность, нетерпимость, целеустремленность, и они сумасшедшие…

— Снова болтовня твоего отца? — сказал тогда Луан. — Нам она не интересна ни в малейшей степени. Но нам понадобится оружие… И через него ты мог бы раздобыть его для нас.

Жюльену — девятнадцать. Отец вызвал его в свой офис в Торговой палате — он слышал о его связях с коммунистической партией. Старик не стал читать мораль — это было не в его стиле — он оставил сына без гроша и выставил из дома.

— Ты можешь вернуться, когда покончишь с этой ерундой.

Но Луан бросил Жюльена. Тот больше не жил с отцом, поэтому не представлял для него интереса. Луан не верил в обращение сыновей тайпанов[34]. Их отцы разграбили Китай, а их сыновья думали, что смогут загладить вину, проявив раскаяние и выплатив небольшую контрибуцию. Это не сработало. С доброжелательными молодыми белыми можно было работать только до тех пор, пока они были полезны, а затем их выбрасывали, как бумажную салфетку. В конце концов, они были почти одного цвета, консистенции и хрупкости.

Жюльену — двадцать. Он примирился со своим отцом, и старик отправил его в Гарвард, американский университет, обучаться коммерции. Во Франции наступило перемирие 1940-го года. Жюльен чувствовал, что это неприятно, но не был глубоко задет этим. Он считал себя не гражданином маленькой западной страны, а белым человеком с Дальнего Востока, и внутренние раздоры Европы казались ему смехотворными.

Последовало нападение японцев на Перл-Харбор, которое заставило его принять какое-то решение. У него имелся французский паспорт, он жил в Америке, его отец был в Китае. Следовательно он поступил в британскую армию.

В двадцать два года у него уже был орден «За выдающиеся заслуги», амёбная дизентерия, абсцесс печени и малярия. Шесть месяцев его латали в больнице в Нью-Дели. Его отец в это время находился в Чунцине, исполняя обязанности официального советника Чан Кайши. Жюльен отправился туда и присоединился к нему.

Старика всё ещё окружала свита из полицейских, агентов разведки, проституток, контрабандистов, банкиров и генералов. Он был похож на некоторые грибы, ему нужен был весь этот навоз, чтобы жить. Старик по-прежнему гнался за излюбленными идеями, наслаждаясь трубкой опиума и укладываясь в постель с девушками, которые становились всё моложе и моложе.

Он считал, что настоящие враги Китая — коммунисты, а не японцы, которых американцы вскоре подомнут под себя. Он понуждал Чана использовать предоставленные США оружие и технику против солдат Мао Цзэдуна и Чжу Дэ, пока те ещё плохо организованы. Но тут возмутилась американская общественность. Вашингтон мог иметь дело только с одной войной за раз, и коварный тайпан Буафёрас был отправлен в изгнание.

Жюльен вступил во французскую армию и был направлен в Пятую миссию в Куньмине. Он отправился в Юньнань, добрался до Тонкина и впервые вступил в контакт с партизанами Вьетминя.

Выполняя свою задачу, он убедил коммунистических лидеров, что пришёл как защитник демократии, а не авангард колониального завоевания. Он и без того считал Вьетминь эффективным и опасным. Его нередко посылали в Китай. Каждый раз, возвращаясь в Индокитай, он замечал, что Вьетминь организовывается и развивается по тем же методам, что и Коммунистическая партия Китая.

Когда он отправился в Сайгон, то остановился у директора Индокитайского банка и установил тесные связи с крупными китайскими банкирами Шолона[35]. Американские и китайские службы на Формозе[36] неоднократно приглашали его работать на них, но деньги его не интересовали. Французская разведка лучше соответствовала его темпераменту и задаче, которую он имел в виду. Неорганизованность и сложность этой разведки полностью развязали ему руки.

У него были старые счёты с Луаном, а для этого удобнее было продолжать носить форму…

Когда в Шанхай вошли коммунисты, его отец остался там, чтобы договориться с новым режимом о некоторых коммерческих сделках. У этого старого ублюдка хватило мужества! Но переговоры закончились неудачей, не осталось никого, кого можно было подкупить — разве что весь режим, да и то не получилось бы сразу. Четыре года тайпан Арман Буафёрас, лишённый опиума и маленьких девочек, оставался заложником в руках коммунистов, а затем вернулся во Францию. Коммунисты отказали ему в навозе, на котором он жил — удивительно, что он не умер.

В Китае же отныне занимались только искусственным разведением бесполых муравьев в химически чистой среде.

* * *

Утром один из бо-дои пришёл за Буафёрасом. Голос наблюдал за приближением капитана. Предложив сигарету, он странно улыбнулся.

— Похоже, вы не очень пострадали от этого трудного похода, господин капитан.

А потом вдруг заговорил по-вьетнамски.

— Мне сказали, что вы очень хорошо говорите на нашем языке… как могут говорить только те, в чьих жилах течёт наша кровь. Вы ведь евразиец, не так ли, возможно, во втором или третьем поколении?

— Меня воспитывала вьетнамская няня, и я выучил ваш язык раньше, чем свой родной.

— Что вы делали в Дьен-Бьен-Фу?

— Я отвечал за ПИМов, благодаря знанию вьетнамского языка. Я уже говорил вам об этом.

По знаку Голоса бо-дои схватили капитана. Они связали ему руки за спиной куском проволоки, рывком подтянув локти вверх.

— Это ложь, капитан Буафёрас. Вы принадлежали к организации G.C.M.A.[37] и дошли до Дьен-Бьен-Фу только в течение последних нескольких дней. До этого вы были к северу от Фонг-Тхо, где командовали группой партизан. Вы были одним из тех негодяев, которые пытались поднять горское меньшинство против вьетнамского народа.

Буафёрас всего лишь проходил через Фонг-Тхо. Он отправился дальше на север, чтобы разобраться с таями Юньнани. Голос спутал его с офицером-квартероном, который принадлежал к этой организации и пытался сформировать партизанскую группу из горцев и нескольких китайских головорезов. Офицера убили из засады его собственные люди: была какая-то возня из-за девушки, денег или опиума. Вьетминь не имел к этому делу никакого отношения.

Буафёрас понял, что быть спутанным с этим евразийцем весьма в его интересах.

— Признаю, я солгал.

— Я ценю вашу откровенность, пусть и запоздалую. Мой долг — наказать вас. Вы будете связаны до конца похода. Вам категорически запрещено говорить