не хотела давать... Не буду же я давать ему еще и свое имя. Вслед за этим Руван тяжело вздыхает и смотрит на меня задумчивым взглядом, который я не могу расшифровать. Интересно, чувствует ли он каким-то образом мой дискомфорт, как и я его? — По крайней мере, истинные вампиры так делают.

— Истинные вампиры? — спрашиваю я.

— Те, кто не Погибшие проклятию. Завтра увидишь. — В его тоне есть что-то такое, что напоминает мне металлическую опору, которая вот-вот сломается. Ворчание. Ропот. Звук, который ты чувствуешь — который говорит тебе, что если на нее будет положен дополнительный вес, то она расколется.

Посчитав разговор законченным, я беру тарелку и тщательно выбираю себе еду — выбираю самый большой кусок мяса и надеюсь, что он не подозрительного происхождения. Затем беру столовые приборы, не решаясь взглянуть краем глаза, не собираются ли они меня остановить. Не останавливают. Я стараюсь, чтобы движение было плавным и простым, сворачиваю салфетку так, чтобы ее содержимое не было видно. Они не обращают на меня внимания, скорее, снова разговаривают между собой.

— Нужно ли будить еще солдат, если мы идем в старый замок? — спрашивает Лавензия у Рувана.

— Нет, мы и так потеряли слишком много, мы не можем позволить себе пробудить еще больше.

— У Лорда Крепости должно быть семь вассалов, по крайней мере.

— Я не хочу больше никого пробуждать, — настаивает Руван. Интересно, что он имеет в виду под словом «пробудить». Возможно, это другой термин для обозначения ритуала, о котором они говорили, чтобы сделать вампиров. — А даже если бы и пробудил, то мы взяли достаточно крови только для себя и для того, чтобы выдержать долгую ночь. Это было бы слишком много, чтобы поддерживать чужую магию.

— Неужели это действительно тот разговор, который мы должны вести при ней? — Вентос дернул головой в мою сторону.

К счастью, я уже прижала вилку и нож ко дну тарелки.

— Не обращайте внимания, я отнесу это наверх.

— Нет, не отнесешь. — Руван сужает на меня глаза. На секунду я забеспокоилась, что мои намерения раскрыты. — У нас и так достаточно проблем с вредителями. Я не хочу, чтобы что-то привлекало их в мою спальню. — Он снова поворачивается к Вентосу. — Она дала мне клятву на крови. Она тебе не враг.

— А что будет, когда срок действия клятвы истечет? — Вентос хмыкнул после своего вопроса. — Будет ли она тогда нашим врагом?

— Она обеспечит безопасность своему народу; она больше не будет видеть в нас врага. — Слова Рувана прозвучали резко, и мы встретились взглядами, когда он заговорил от моего имени. Я чувствую, как он пытается найти во мне злобу, которую я все еще питаю к нему.

Я сохраняю лицо пустым, как маска охотника.

— Именно так, как ты говоришь. Когда все закончится, у меня не будет причин беспокоиться о вас.

— Охотник однажды, охотник всегда. — Вентос будет проблемой. Он догадывается о моих истинных намерениях и может так же легко заподозрить, что я не совсем тот, за кого себя выдаю; мне придется быть настороже рядом с ним.

Но пока что я пожимаю плечами и направляюсь к одному из дальних столиков, стоя к ним спиной.

Лавензия возвращается к прежней линии вопросов.

— Так мы действительно идем в старый замок впятером?

— Нам придется действовать стратегически, — серьезно говорит Руван.

— Каллос, тебе лучше обратиться ко всем своим книгам и записям, чтобы придумать хороший путь, — пробормотала она.

— Неужели ты сомневаешься в моих способностях? — недоверчиво спрашивает Каллос.

Пока они разговаривают, я заставляю себя есть. Они уже ужинали этой пищей, так что я не думаю, что она отравлена. К тому же я должна быть в безопасности, пока поклявшейся на крови.

Разговор продолжается, как ни странно, нормально. Все шестеро говорят как старые друзья — как люди, а не монстры.

— Ты действительно думаешь, что мы сможем положить конец этой долгой ночи? — Голос Вентоса стал мягче, задумчивее.

— Я бы не стал ставить на это свою жизнь, если бы это было не так. Я бы не привел сюда охотника, если бы это было не так. — Я почти чувствую взгляд Рувана на своей спине. Я чувствую его как никогда раньше. Я продолжаю есть, не обращая внимания на это ощущение. Оно проходит, когда он снова начинает говорить. — Охотники занимаются кровавым преданием, даже до сих пор — наконец-то у нас есть подтверждение этому. Готов поспорить, что они используют его для подпитки проклятия из года в год, поскольку больше не могут добраться до его анкера. С помощью правильных инструментов крови мы, возможно, сможем полностью отменить это проклятие... или, по крайней мере, бороться с ним более эффективно, чем просто кормить гильзы.

Лавензия смеется, но это не радостный звук. В этом чувствуется печаль. Печаль и душевная боль.

— Конец долгой ночи, — тихо размышляет она, ее тон почти песенный. — Я даже не знаю, что бы я сделала в первую очередь. Нет, я знаю. Я бы съела один из знаменитых пирогов Ламира. Я бы съела семь.

— Ты бы довел себя до тошноты, — говорит Вентос.

— И какая это была бы восхитительная тошнота. — Я вижу, что в ее голосе звучит улыбка.

Вампир рассказывает о торте... Мир перевернулся. Вниз - вверх. Кровь - это чернила. Я сижу не на той стороне Потускнения. А вампир говорит о пироге.

— Я бы обменял все пироги на свете, чтобы иметь город, в который Джулия могла бы вернуться. — После слов Вентоса в комнате воцарилась тяжелая тишина.

— Ты навещал ее после нашего возвращения? — тихо спрашивает Лавензия.

Затянувшаяся пауза привлекает мое внимание. Вентос смотрит в пустоту. Он не выглядит грустным, но от него исходит печаль. В нем чувствуется потеря, которая мне слишком хорошо знакома по деревне. Мне хочется упиваться ею. Подумать о том, как это прекрасно — видеть вампира, испытывающего хотя бы часть той боли, которую он причинил нам.

Но... я вижу себя в этом страдальческом выражении. Я вижу, как Мать смотрит на пламя кузницы. Она смотрит в пустоту, погрузившись в нее после смерти нашего Отца. Я вижу свои пустые глаза в зеркале после смерти Отца, после ухода Дрю.

Вентос встает, и в воздухе раздается скрежет стула по