Шрифт:
Закладка:
– Боже, он отвратителен.
Он целует меня в макушку.
– Самый отвратительный.
– Спасибо, что пришел. Не знаю, как ты это делаешь, но ты всегда рядом, когда нужен.
– Зови это интуицией лучшего друга. Я не хотел бы быть где-то еще.
Глава 17
Оукли
– Пошевеливайся, Грей! – кричит мама от подножия лестницы.
Я скрещиваю руки на груди и опираюсь на стену, глядя, как мама стучит по циферблату часов обкусанными ногтями. Ее волосы уложены в сложный пучок, который ей сделала Грейси утром, а на шее изящная золотая цепочка – подарок папы на пятнадцатую годовщину свадьбы. Я тяжело сглатываю.
– Она перфекционистка, – говорю я, выдавливая улыбку.
– Интересно, в кого бы?
– Понятия не имею, о чем ты.
Мама косится на меня:
– Точно.
– Кто бы говорил, ма. Я не забыл про тот раз, когда ты пропустила два первых периода моей важнейшей игры в прошлом сезоне, потому что не могла найти свитер, который хотела надеть.
– Это удар ниже пояса. Я никак не могла явиться в неподходящем и выглядеть дурочкой, когда мой сын Оукли Хаттон, – дразнит она.
Я опускаю голову и смеюсь. Мои родители всегда были самыми большими моими фанатами, и теперь, когда осталась только мама, она болеет за двоих. Я никогда не смогу отплатить ей за все, что она для меня сделала, но попадание в НХЛ – первый шаг в правильном направлении.
– Ох, как сплетничали бы другие мамашки.
Она бьет меня по руке, и я поднимаю голову. Мама широко улыбается, от уголков глаз разбегаются морщинки.
– Именно. Я больше никогда не могла бы показаться на этом катке. Они бы меня изгнали.
– Мам! Иди сюда! – истерично вопит Грейси.
Я бы тоже истерил, если бы так сильно опаздывал.
– Мы уже должны быть там, – замечаю я.
Мама вздыхает и кричит:
– Иду, детка!
Она быстро поднимается по лестнице и исчезает из вида.
Поскольку заняться мне больше нечем, я отталкиваюсь от стены и следую за ней. Единственное, чем мне хочется заняться, это снова написать Аве, но после нескольких вчерашних сообщений она хранит молчание.
Не знаю, был ли я слишком назойлив или она просто занята, но с самого утра у меня в животе комок, который подсказывает, что что-то случилось. Какова бы ни была причина, я знаю, что отсюда не могу ничего исправить. Сейчас мой приоритет Грейси…
Я резко останавливаюсь перед открытой дверью в ванную, и моя челюсть чуть не вылетает из суставов по пути к полу. Запах в маленьком помещении слишком сильный, и как только он достигает моего носа, я утыкаюсь лицом в руку и чихаю.
– Что за хрень? – шиплю я.
Стоящая перед раковиной Грейси разворачивается ко мне, ее глаза наполняются слезами, а мама сердито зыркает на меня.
– Оукли! – одергивает она и пытается загородить сестру. У нее не получается, и я продолжаю таращиться на Грейси поверх маминого плеча.
– Убирайся! – верещит Грейси, пряча розовое, покрытое пятнами лицо в ладонях.
Такое впечатление, будто ее покусали пчелы или она втирала в кожу ядовитый плющ. Блин. Я пытаюсь подобрать слова.
– Что ты сделала с лицом? И что это за запах?
– Лосьон! Это лосьон, – плачет она.
– Тогда почему ты так выглядишь?
Чувствую себя идиотом. Я совсем не разбираюсь во всем этом.
Ее полные слез голубые глаза пригвождают меня к месту, когда она опускает руки и рявкает:
– Я не знала, что так получится, придурок.
– Поэтому ты так долго не спускалась, – бормочу я, наконец сложив два и два.
– Что мне делать? Я не могу идти так.
– Хочешь, я побью любого, кто на тебя посмотрит? – предлагаю я.
На ее губах появляется слабая улыбка, но потом мрачный вид возвращается.
– Нет. Я хочу, чтобы мое лицо не ощущалось, как будто кто-то высыпал на меня огненных муравьев и оставил умирать в канаве.
– У нас есть каламиновый лосьон, я могу тебя помазать, – говорит мама.
Она отстраняется от Грей и начинает копаться в шкафчиках под раковиной.
– Ненавижу каламиновый лосьон.
Мама хмурится:
– Плохо. Лосьон и антигистаминное. Потом надо выяснить, что случилось с лосьоном. – Держа в руке узкий розовый пузырек, она поворачивается ко мне. – Принеси две таблетки «Бенадрила» и прекрати таращиться на сестру, как будто она инопланетянка.
Я подавляю смех и спускаюсь обратно вниз. Мы храним частые лекарства в шкафчике на кухне, и «Бенадрил» легко находится. Захватив из холодильника бутылку воды, я бегу обратно и отдаю сестре воду и таблетки. Она запивает их большим глотком воды.
– Ты не видел внизу «Мидол»? Я не только выгляжу как гигантский геморрой, но и истекаю кровью, как из разорванной артерии.
– Боже, Грейси, – ворчу я, пряча глаза.
Она насмешливо хмыкает:
– Ой, не будь таким впечатлительным. Всего лишь немного менструальной крови.
– Судя по твоим словам, не «немного». – На последнем слове я показываю кавычки и поворачиваюсь к маме. – Ей не стоит поехать в больницу?
– Она преувеличивает, Оукли, – говорит мама с долгим выдохом.
– О.
– Можешь отнести сумку сестры в машину? Я попытаюсь исправить, что могу, а потом мы поедем, пока не пропустили все мероприятие.
В глазах Грейси вспыхивает раздражение, но она ничего не говорит и занимается волосами. Сегодня это не обычный гладко зачесанный пучок, который я привык видеть, а больше похоже на птичье гнездо с начесом.
– Есть, – говорю я маме и иду вниз.
Если нам повезет, Грейси все же хорошо выступит сегодня. Если нет, нас ждет очень долгая ночь.
* * *
Моя сестра прирожденная танцовщица. Балет для нее то же, что для меня – хоккей.
Моя улыбка демонстрирует лишь толику гордости, которую я испытываю, глядя, как плавно и выверенно она двигается и кружится на сцене. С сосредоточенным лицом она поднимает ногу и сгибает колено, упираясь стопой в бедро и грациозно завершая вращение.
Она поднимает руки над головой и исполняет прыжки, идеально приземляясь на пальцы и привлекая все взгляды в зрительном зале. Возможно, я пристрастен, но она не может не победить в этом конкурсе.
Грейси – Хаттон, а мы не проигрываем. Даже если она соревнуется с лучшими в Британской Колумбии.
– Она совершенна, – шепчет мама справа от меня. Она ласково смотрит на меня и накрывает мое запястье рукой. – Я так счастлива, что ты здесь и видишь это. Это много значит для нее, даже если она не признается.
Я киваю:
– Счастлив быть здесь, ма.
Она сжимает мою руку и возвращается к окончанию танца. Под
