Сидевший на перилах где-то в метре передо мной голубь повернулся в мою сторону. Привыкший к людским взглядам, он спорхнул вниз, к моим ногам, и не улетел, даже когда я подошел так близко, что чуть не наступил на него – лишь сделал пару шагов прочь. Наверное, кто-то из бездомных подкармливал его хлебными крошками или еще чем… В погожие дни бездомные сидели, прислонившись к железной ограде вдоль виадука – одни ели, другие дремали, но сегодня здесь никого не было.

Я увидел, как в лужу упала пуля ВВ. Опять какой-то подросток выстрелил из пневматики в лежавшего на земле бездомного?.. Или он целился в пассажиров, ждавших поезд на платформе?..

Под виадуком располагаются платформы линий Уцуномия – Тохоку, Такасаки, Дзёбан, Дзёэцу, Кэйхин – Тохоку и обеих колец Яманотэ.

Один бездомный прыгнул с моста Панд под колеса электрички – полиция потом приходила по этому поводу в палаточный городок у кургана Сурибати. Жил он у Национального музея природы и науки, но полицейским не удалось узнать ни его имя, ни место рождения – никаких личных вещей, позволивших бы установить его личность, при мужчине не было. С другими бездомными он тоже не особо общался. Ни единого намека на ту жизнь, что он вел за пределами Высочайше пожалованного парка Уэно, просто не осталось.

Перейдя мост, я поднялся по ступеням, и передо мной раскинулся парк. Нигде никаких ограждений или объявлений по громкой связи. Жизнь в Уэно текла своим чередом. Люди, которые каждый день идут на работу или учебу через парк, наверное, даже не обратили внимания, что бездомные сегодня не сидят как обычно на лавочках и что их палатки из синего брезента и картона куда-то подевались. Их дома не смела волна «специальной уборки», их не преследовали «охотники на ведьм».

Они, кажется, не заметили… ни тех полицейских, что допрашивали парня у стадиона имени Масаоки Сики, ни других, что выжидали у главной дорожки, половина – в форме, остальные – в гражданском, ни полицейских в штатском, сидевших на крыше Национального музея западного искусства и оглядывавших окрестности, ни низко летавших кругами над парком вертолетов…

Вскоре полицейские собрались у концертного зала «Токио бунка кайкан» и перегородили дорожку желто-черными веревками так, чтобы нельзя было перейти с одной стороны на другую.

– В течение следующих десяти минут пройти здесь будет нельзя. – Полицейские начали объяснять ситуацию людям, которые шли со стороны станции и от зоопарка Уэно. – Если вы торопитесь, пожалуйста, обойдите парк вокруг.

Я заметил, что люди сложили зонтики – значит, дождь кончился. Я тоже закрыл свой и взглянул на часы.

Двенадцать пятьдесят три.

– Что-то случилось? – поинтересовался у полицейского в штатском молодой человек, одетый в синие джинсы и пальто, по виду – студент.

– Сейчас здесь поедет императорский кортеж, – ответил полицейский, с его коренастой фигурой и короткой стрижкой больше походивший на торговца жареной лапшой в уличной лавке, чем на служителя закона.

– Ого! Вот это нам повезло! Сам император!

– Что? Его Величество?

– Да ладно! Прямо сам явится? Надо непременно поглазеть. Скоро уже он будет?

– Едет, едет уже.

– Так, камеру же надо включить! Маме отправлю.

– А в какой из машин он будет?

– Вот с этой стороны. А в той же машине, но подальше – его супруга.

– А зачем им сюда понадобилось?

– Его Величество с женой присутствовали на церемонии вручения международной премии по биологии, которая прошла в Японской академии наук под эгидой Общества содействия науке.

Со стороны Музея природы и науки показался белый мотоцикл. Я бросил взгляд на часы – семь минут второго.

Следом за мотоциклом проехал черный автомобиль, а потом наконец мы увидели машину, в которой ехала императорская чета.

Это была «Toyota Century Royal» с прикрепленным на капоте императорским флагом – шестнадцатилистная золотая хризантема, герб семьи, красовалась на алом фоне. На месте номерного знака – еще одна такая же.

И вот они, сзади… Как и сказал полицейский, Его Величество сидел за водительским сиденьем, супруга – за пассажирским.

Человек тридцать прохожих, случайно здесь оказавшихся, принялись махать им и, приготовив камеры мобильников, заголосили вразнобой:

– И правда, приехали!

– Как близко! Меньше двух метров!

– Прямо как в телеке!

Машина, ехавшая около десяти километров в час, сбросила скорость где-то наполовину. Стекло на заднем окне медленно опустилось.

Его Величество помахал нам дрожащей ладонью.

Императрица поприветствовала сначала тех, кто стоял со стороны станции, а потом слегка поклонилась нам и помахала изящной бледной ладонью. На ней было кимоно всех оттенков осенней листвы – с вкраплениями белого, светло-красного, розового, багрового, по плечам и воротничку в тон вился мелкий серовато-розовый узор.

Император с императрицей были так близко, что, казалось, можно до них дотронуться. Ласково – по-другому и не скажешь – они оглядывали присутствующих, а губы их растянулись в улыбке – невинной, безгрешной. Вот только понять, что на самом деле они чувствуют, было невозможно. И все-таки они как будто не пытались скрыть что-то за своими улыбками, как это часто делают политики или актеры. Жизнь, в которой не было места соперничеству, неудержимым страстям, сомнениям… Те же семьдесят три года… Да, ошибки быть не может – мы с Его Величеством родились в один и тот же год, восьмой год Сёва, а значит, ему скоро семьдесят три. А Его Высочеству наследному принцу, появившемуся на свет двадцать третьего февраля тридцать пятого года Сёва, сорок шесть – столько было бы и Коити. Поскольку наш сын родился в один день с принцем, мы взяли иероглиф из имени Его Высочества, Хирономия Нарухито, и назвали его Коити…

Лишь веревка, натянутая полицейскими, отделяла меня от Его Величества. Если я перепрыгну ее и побегу к машине, меня тут же схватят, но все же император с супругой заметят меня, услышат, как я скажу им…

Что-нибудь…

Что именно?..

Слова как будто застыли в горле.

Я махал вслед удалявшемуся автомобилю.

Он ведь слышал мой голос…

Мой голос, слившийся воедино с голосами других двадцати пяти тысяч людей, встречавших поезд на платформе станции Харанотё пятого августа двадцать второго года Сёва. Его Величество Хирохито вышел тогда, одетый в костюм, и, коснувшись фетровой шляпы, поприветствовал нас. «Да здравствует император! Бандзай!» – кричали мы в ответ…

В возрасте тридцати лет я решил отправиться на заработки в Токио. Здесь я строил стадионы для будущей Олимпиады. И хотя мне не довелось увидеть ни единого соревнования, десятого октября тридцать девятого года Сёва в своей комнатушке – шесть татами один кэн[93] – в общежитии в сборном доме я слушал по радио выступление императора Хирохито.

Мы рады приветствовать участников спортивных состязаний в Токио! Объявляю восемнадцатые Олимпийские игры открытыми!

А еще раньше, двадцать третьего февраля тридцать пятого года Сёва, когда у Сэцуко начались схватки, из радиоприемника донесся радостный голос ведущего…

Ее Высочество