На пруду плавает стайка уток, белые вперемешку с коричневыми. Одни проносятся между цветами лотоса, будто прошивая поверхность воды, другие спят, зарывшись клювом в перья на спине, третьи ныряют, полностью погружая верхнюю половину тела под воду, четвертые размахивают крыльями, поднимая вокруг себя фонтан брызг. Сначала я принял белых птиц за уток, но потом, приглядевшись, заметил их желтые крючкообразные клювы. Чайки, похоже… Интересно, откуда они здесь? Наверное, с пирса Харуми прилетели…

Под ивой, свесившей свои ветки прямо к воде, болтают, положив локти на ограду, две женщины лет шестидесяти.

– А воробьев почему-то меньше стало, тебе не кажется?

– Их теперь специально отлавливают.

– Да ладно! Правда?

Это, без сомнения, те самые женщины, что на выставке «Розы Редуте» говорили о Такэо. У обеих были черные кожаные сумки через плечо, короткие каштановые волосы с химической завивкой, одеты обе в слаксы и блузку – у одной низ черный, верх белый, у другой, наоборот, верх черный, а низ бежевый. Они были похожи как две капли воды и по телосложению, и по стилю одежды – наверное, сестры или кузины.

Под ногами у них ворковал, раздувая зоб, голубь-самец, кругами бегавший по земле и преграждавший путь самкам. Женщины, однако, устремили взор на противоположный берег.

– Я слышала, что в каких-то заведениях стали подавать жареное мясо воробьев.

– Гляди, это же они! Воробьи вернулись!

Стайка воробьев спикировала сверху, бросаясь врассыпную и уже в кронах деревьев разделяясь на две группки: одна устроилась в ветвях ивы, другая – на плакучей вишне.

– Ой, один, кажется, нагадил на меня сверху! Идем скорее отсюда, все равно дождь уже начинается.

Как только загорелся зеленый свет, они перешли дорогу и принялись подниматься по склону, минуя торговый автомат, где старуха купила аминокислотный напиток.

Коротко стриженный молодой человек в белой майке, черном трико и ярко-красных кроссовках пробежал вниз по склону.

Он пересек мост Тэнрю и остановился возле павильона для омовения рук у храма. Взяв черпак в правую руку, он набрал воды из каменного резервуара с выгравированными на нем иероглифами «чистое сердце» и обмыл левую руку, потом переложил в нее черпак и ополоснул правую, а под конец прополоскал рот. У ящика для пожертвований парень хлопнул в ладоши и поклонился, а затем, тяжело дыша, быстрым шагом двинулся мимо каменных монументов храма Бэнтэн: памятника очкам, рыбе-фугу, вееру, черепахе, тридцатилетию автомобильного транспорта в Токио, настоящей дружбе, календарям, ножам…

Молодой человек достал из нагрудного кармана купюру в тысячу иен и купил в храме деревянную табличку. Написав на ней фломастером свое пожелание, он повесил табличку на специальную стойку.

Благодарю вас, о боги. Я благополучно завершил марафонский забег. Надеюсь, вы и дальше будете помогать мне.

Вытирая полотенцем стекавший по лицу пот, парень рассматривал остальные таблички на стойке. Помню, в юности меня не особо интересовали чужие устремления или потери, но в его темных глазах под прямыми волевыми бровями явственно горело любопытство.

Пожалуйста, пусть на занятия по английскому придет много народу и у меня получится стать хорошим классным руководителем!

Прошу, сделайте так, чтобы мы были вместе и счастливы! Поддерживали друг друга и никогда не разлучались!

Пусть мне повезет на прослушивании шестого июля!

Я выиграл большую сумму в лотерею. Благодарю!

Пусть переезд пройдет успешно!

Молюсь за здоровье и благополучие моей семьи.

Пусть у меня получится сдать квалификационный экзамен для преподавателей японского! Я буду стараться.

Молюсь о том, чтобы моя дочь пришла в себя.

Превращу стресс в источник энергии! Стану настоящим лидером, как подобает мужчине! Достигну всех своих целей!

Пусть «Tokyo Yakult Swallows»[86] победит хотя бы в этом году!

Пусть родители будут здоровы!

Дочитав надписи на табличках, парень положил ладони на затылок и потянулся вверх. Потом он снова побежал, гравий на храмовых дорожках разлетался под его красными кроссовками. Вскоре он миновал устроенный у входа на мост Тэнрю ларек, где торговали одэном[87].

Рыбная ловля запрещена. Администрация Токио.

Кормление птиц, котов и рыб запрещено. Пруд Синобадзу. Храм Бэнтэн.

Такие таблички стояли на южной стороне моста Тэнрю. В этом месте вдоль железного забора, что шел вокруг пруда Синобадзу в районе ворот Бэнтэн, приткнулся еще один городок бездомных – по сути, лишь куски картона да одеяла, огороженные все тем же картоном. Ставить палатки у пруда было запрещено. Раньше, когда администрация парка смотрела на это сквозь пальцы, бездомные ловили карпов и уток, разводили костры, готовили и ели вместе, но теперь новое руководство совместно с полицией проводит рейды, да и жители прилегающих к Синобадзу домов бесконечно звонят с жалобами в муниципальное управление района Тайто.

Быть бездомным – это значит находиться у всех на виду и одновременно оставаться невидимым.

Когда я приблизился к палаткам, в нос мне ударил резкий запах кошачьей мочи. Из-за картонной стенки вышел полосатый кот в красном ошейнике и принялся тереться о ноги бездомного мужчины, одетого в черный дождевик с капюшоном. Кот был очень похож на Эмиля, который жил с Сигэ.

– Тигр! – позвал мужчина кота, протягивая вперед узловатую ладонь. Тот мяукнул в ответ. – Тигр, хороший котик, Тигр! – сказал мужчина, гладя его по голове. Кот перекатился на спину, подставляя живот и вертясь из стороны в сторону.

Подул ветер, по поверхности воды пробежала рябь, зашелестели ветви ивы, а прохожие на дорожках вокруг пруда бросились открывать зонтики – то тут, то там будто распускались разноцветные бутоны.

Хозяин полосатого кота, похожего на Эмиля, посмотрел на небо и пожал плечами.

– Тигр, кажется, дождь начался.

Он раскрыл зеленый зонт, держа его над картонной стенкой.

– Иди сюда! А то промокнешь, простудишься еще.

Мужчина поднял кота на руки, пряча под зонт, а тот шершавым языком лизнул ямку под кадыком хозяина.

– Щекотно! – Заросшее щетиной лицо бездомного растянулось в улыбке, обнажившей редкие зубы.

Дождь…

В ту ночь он не прекращался.

Утром дождь время от времени усиливался, и я проснулся от стука капель по брезенту.

Холод забрался даже под носки, и мне казалось, что я не чувствую ног.

Я и без зеркала мог понять, что лицо отекло, а глаза налились кровью.

Я ужасно устал за последние дни, пока бродил по парку в поисках места, где я смогу умереть. А ведь я провел здесь уже целых пять лет.

Зимой всегда тяжело.

Ночью из-за холода невозможно уснуть, а днем я выползал из палатки и пытался подремать на солнышке, точно бродячий кот. Печальная жизнь— я даже начал забывать, что когда-то у меня была семья.

Но то утро было особенно невыносимым – мне казался жалким сам факт моего существования.

У входа в мою палатку висело объявление:

В соответствии с нижеизложенным, просим Вас убрать палатки и личные вещи для проведения специальной уборки.

Дата и время: двадцатое ноября восемнадцатого года Хэйсэй[88]