лошадь как самое лучшее, самое чистое, что может помыслить человек. Абсурдная ирония судьбы в том, что именно Франц Марк, тот самый «синий всадник», создатель фантастических синих лошадей, погибнет на Первой мировой войне, находясь в седле – снаряд угодит в него во время верховой разведки. И еще: на следующий день была запланирована демобилизация тридцатишестилетнего Марка как «одного из самых значительных художников Германии», чтобы он смог полностью посвятить себя искусству. Но на следующий день он был уже на небесах.

Август Бебель, когда-то мастер по изготовлению дверных ручек, то есть издавна имеющий склонность к приходам и уходам и поэтому всегда отлично подходивший на любую высокую должность в социал-демократической партии Германии, в 1913 году был депутатом от округа Гамбург– 1 и сидел в германском Рейхстаге. Но прежде всего он был голосом социал-демократии, пользовался уважением и почетом. А 13 августа 1913 года ему пришлось окончательно уйти: он умирает от сердечного приступа в Пассуге в Швейцарии, где проживал в санатории. Его смерть вызвала потрясения по всей Европе. Роза Люксембург, гостившая летом у Клары Цеткин в Зилленбухе под Штутгартом, в утро смерти Бебеля под моросящим дождем собирает растения на лугах за домом, находит перекати-поле[19] и засушивает в своем гербарии, она начинает уже десятую тетрадь и пишет латинское название растения: Gypsophila paniculata. На следующий день после смерти Бебеля она находит в Зилленбухе то, в чем острее всего нуждается: валериану. Она срывает растение, сразу несет домой и заваривает из него чай, а один стебелек с листьями вклеивает в тетрадь и смягчает свою скорбь латинскими словами Valeriana officinalis. Может быть, лучше было стать ботаником, а не революционером, думает она в эти дождливые летние дни.

Из порта Саутгемптона 15 августа вышел «Эйвон», гигантский корабль грузоподъемностью 11 073 регистровых тонн, несущий ценный груз: «Русский балет» в полном составе. Русские танцоры покорили Европу и собрались теперь покорить Южную Америку. Однако молодая венгерская танцовщица Ромола де Пульски волнуется, она видит, что на корабле нет ни Дягилева, ни Нижинского. Нижинский всё же присоединяется к коллективу 16 августа во французском Шербуре, с шестью чемоданами и слугой Василием, а Дягилева нет как нет. Еще в Баден-Бадене он решил поберечь себя, он панически боится морских путешествий с тех пор, как предсказательница напророчила ему, что в таком путешествии с ним случится большое несчастье, к тому же его совсем не интересует Южная Америка, он хочет отдохнуть в Венеции, так что пусть команда едет на заработки без главного тренера.

Двадцать дней в море стали для танцоров долгими каникулами, светило солнце, они были окружены заботой и вниманием, можно было отдохнуть от напряженного европейского турне, и танцоры встречались только по утрам и вечерам – зарядка, легкие тонизирующие упражнения, тренировки с гирями. На борту был весь основной состав «Весны священной», кроме трех молодых танцовщиц, они забеременели еще во время репетиций в Париже. У двадцатитрехлетней Ромолы де Пульски созрел отчаянный план. Она хотела освободить гея Нижинского из лап Дягилева в частности и мужчин вообще. И это морское путешествие, которое двадцатичетырехлетний танцор совершал без своего старшего любовника, воспитателя, покровителя и полубога, казалось ей уникальным шансом. Ромола оставила каюту второго класса своей горничной Анне, а себе взяла каюту первого класса наискосок от каюты Нижинского, чтобы держать под контролем его дверь. Днем она медленно нарезала круги по палубе, ища возможности как-то сблизиться с объектом своей страсти. Нижинский был возвышенной натурой, сдержанным и необщительным, он часто сидел в шезлонге и читал, овеваемый теплым ветром, Толстого и Достоевского, в светлом костюме или в голубом блейзере с белыми брюками. Он поглядывал на морской простор, жмурился на солнце, дремал. После обеда он под палубой работал над своим балетом по Иоганну Себастьяну Баху, который начал еще в Баден-Бадене, Ромола заглядывала к нему и наблюдала. Когда однажды стюард хотел прогнать ее, чтобы мастер мог спокойно заниматься, Нижинский легким движением руки позволил ей остаться. С этого всё и начинается. С разрешения остаться. И вот как-то вечером, в ярком лунном свете, Нижинский стоял у борта судна, в смокинге, и обмахивался черным веером, украшенным золотой розой. Мимо проходил Чавес, франко-аргентинский модельер, он увидел погруженного в меланхолию Нижинского, а слева от него – юную Ромолу, и сказал: «Monsieur Nijinsky, permettez-moi de vous présenter Mademoiselle de Pulszky?» То есть предложил представить ему молодую особу. Нижинский не возражал. Но при этом лишь слегка склонил голову и приобрел вид точь-в-точь такой, как на афишах «Послеполуденного отдыха фавна». Все молчат. Потом Ромола лепечет: «Вы подняли танец до уровня других искусств». Чавес перевел. Снова молчание. Нижинский смотрит сначала красивой девушке в глаза, потом на ее тонкое кольцо. Она снимает его и говорит, что это талисман, мама подарила его ей на счастье перед отплытием с «Русским балетом». Нижинский берет кольцо, долго рассматривает его, затем нежно надевает Ромоле на палец и говорит: «Оно принесет вам счастье, несомненно». Это уже можно считать обручением?

Потом они втроем пошли по палубе, море блистало в сумеречном свете, всюду царил бесконечный покой, корабль только-только пересек экватор, Ромола и Нижинский смотрели на небо, на новые звезды, которых не увидишь в северном полушарии. Он не говорил по-французски, она не говорила ни по-польски, ни по-русски. Но они как-то понимали друг друга. Они долго молча смотрели на Южный Крест у себя над головой, потом осторожно попрощались и отправились спать.

Спустя два дня к Ромоле приходит Гинцбург, компаньон Дягилева в «Русском балете», с просьбой о срочном разговоре. Она боится, что не соответствует уровню труппы и ее снимают с гастролей по Южной Америке. Но дело совсем в другом: «Ромола Карловна, поскольку Нижинский не может поговорить с вами, он попросил меня спросить вас, не хотите ли вы выйти за него замуж?» Ромола краснеет, в ее глазах слезы, она убегает в свою каюту в объятия горничной Анны, которая потом долго и осторожно расчесывает ее длинные, очень длинные волосы. Вдруг в дверь стучит Нижинский, он взволнован и спрашивает, припоминая все известные ему французские слова: «Mademoiselle, voulez-vous, vous et moi?» Ромола в ответ лепечет только «Oui, oui, oui». Он берет ее руку, они выходят на палубу, уже наступил вечер, они садятся на стулья на капитанском мостике и снова смотрят в бездонное звездное небо. Они молчат, они счастливы этой тропической ночью. На следующее утро, 21 августа, их корабль причаливает в порту Рио-де-Жанейро. И Нижинский, и Ромола без ума от счастья.