окружении мобильного неприятеля[292]. В 1685 г. в цветущей Молдавии лучшая европейская кавалерия конца XVII в. – польские гусары – была отрезана от магазинов и почти без серьезных сражений разгромлена татарским ополчением, так что сам Ян Собеский едва спасся. Голицын же, в довершение всех неприятностей, столкнулся с саботажем коалиционной войны со стороны гетмана Самойловича – известного противника союза с Польшей[293]. И это в то время, как Ян Собеский страстно желал поражения новому союзнику, выискивая малейший повод отказаться от ратификации глубоко ненавистного ему Вечного мира с Россией!

Если Андрей Иванович Лызлов, осведомленный о всех горестях и напастях похода как офицер ставки главнокомандующего, не разуверился в принципиальной возможности победоносной коалиционной войны (и потому не отказался от идеи создания своей «Скифской истории»), то только потому, что Голицын сумел возместить неизбежный ущерб для России и Священной лиги как энергичными военными операциями, так и умело организованной пропагандой.

Еще во время похода из ставки Голицына, именовавшегося с легкой руки голландской прессы генералиссимом[294], в Москву было отправлено несколько грамот, сообщавших о разгроме ряда крупных отрядов татар и взятии построенных в нарушение Бахчисарайского мира турецких крепостей на Днепре – Очакова, Орзеля и др.[295] Через московского резидента Генеральных штатов Соединенных провинций[296] эти реляции были переправлены во влиятельные нидерландские газеты[297]. Якобы независимая информация была достаточно взвешенной. В имперских и нидерландских курантах были опубликованы грамоты из Москвы, сообщающие, что перед наступающей армией «неприятель на насколько миль конские пожег кормы», и о задержке наступления на Перекоп[298].

Отступление главной армии с пылающего Дикого поля началось 18 июня; на следующий день гонец об этом был послан в Москву[299], а 29 июля эта весть была опубликована в Амстердаме вместе с оптимистичным сообщением резидента Келлера о дальнейших планах русского командования[300]. Не ранее 25 июля весть об отступлении россиян с Перекопского направления была получена в Вене. Однако специальный гонец, вернувшийся к 9 августа из Малой России в расположение польских войск, привез, согласно опубликованному сообщению из ставки короля Яна III, известие, будто российские войска «стоят на прежнем месте» (в лагере у р. Самары), никуда не двигаясь и все еще ожидая наступления коронной армии на бучакских (белгородских) татар[301].

Пропаганда канцлера Голицына столкнулась с мощной дезинформацией короля Яна Собеского. Согласно оперативно осуществлявшимся в Посольском приказе переводам из имперских газет, командование сосредоточенной в лагере под Буржачем цесарской армии вплоть до 26 августа терялось в догадках насчет действий российских войск. С польской стороны оно получало известия, что прикомандированному к русской армии резиденту пану Глосковскому «заказано писать к нам или грамотки ево к нам не пропускают», а Голицын то ли вернулся восвояси, то ли вообще не выступал в поход и сговорился с татарами о нападении на Польшу[302].

В ставке Голицына прекрасно видели, что польская дезинформация сработана грубо. Благодаря отлично налаженному, аккуратно выражаясь, сбору информации, которым традиционно занимались политики Посольского и военные Разрядного приказов, в Москве было ведомо, что сообщения от Глосковского поступали в Речь Посполитую исправно. К 30 июля коронный гетман Станислав Щука получил через коменданта Белой Церкви, где в 1686 г. был установлен польский почтовый пункт, донесение резидента о разгроме казаками под Переяславцем орды крымчаков, направлявшейся «с запасом» под Каменец; до 14 августа – что «царские войска четыре замка турские в Крыму взяли и с крымскими татары дважды бои имели»; в первых числах августа – об отступлении Голицына к Москве и планах дальнейших действий русской армии[303].

Кроме того, после возвращения резидента Глосковского в начале сентября во Львов с его стороны не прозвучало никаких нареканий в адрес русского командования (согласно интервью, взятому у Глосковского корреспондентом имперского официоза)[304]. Таким образом, несмотря на попытку Голицына обеспечить невиданную по тем временам гласность своих действий, задержка и злонамеренное искажение информации польской стороной ставили единство Лиги под угрозу.

Голицын и его соратники (учитывая открытость приведенных документов как для Боярской думы в Москве, так и для ближней свиты генералиссимуса, к ним можно смело причислить А.И. Лызлова) понимали, что шляхетские инсинуации были связаны с ратификацией договора о Вечном мире, затянувшейся до ноября 1687 г. Было хорошо известно, что значительные круги реваншистски настроенной шляхты, часть сенаторов и сам Ян Собеский жаждали пересмотра закрепленных договором границ[305].

В условиях, когда Оттоманская Порта, столкнувшись с сопротивлением на четырех фронтах, всеми силами стремилась к сепаратному миру с членами Лиги, а по Европе начали из неопределенных источников расползаться зловещие слухи о скором распаде антиосманского союза[306], распространение провокационных известий коронного командования о том, что русские «будто тайной мир с татары учинили и против нашего королевства войну всчинать хотят», что они злоумышленно бездействуют, «зело от турков боятца и хотят того ради охотно на нашу выю положить всю тягость и сидеть меж тем в покое для остерегания прибытков своих» и т. п.[307], было особенно опасно.

В ответ правительство регентства, прямо в походе сменив гетмана Самойловича на энергичного сторонника войны с Турцией и Крымом Ивана Исаевича Мазепу[308], усилило через него пропаганду своих боевых побед, подкрепляя ее при наличии признаков успеха. Прежде всего новый гетман заменил малоинтересное для европейских газетчиков сообщение из Москвы о мирном отступлении российской армии, не доходя Перекопа, заявлением, что 24 июля 1687 г. этот форпост Крымского ханства был взят штурмом объединенными русско-казацкими войсками[309].

Уже к 14 августа сведения гетмана были подтверждены из Москвы[310]. Не исключено, что «Перекопский замок», мощь которого сильно преувеличивалась[311], действительно был сожжен, но не основной армией, а оставленным в степях до осени легким кавалерийским корпусом из казаков, гусар и драгун, о создании которого уведомлял союзников канцлер В.В. Голицын[312].

Новые цели войны

Именно в универсале Мазепы от 9 августа 1687 г., распространявшемся в Российской державе и опубликованном имперскими курантами, была сформулирована новая цель войны. Объединенные русско-малоросские войска были, по его утверждению, «намерены весь Крым разорить и землю крымскую русскими казаками и верными татарами поселить … И чаем, помощию Божиею, что хан крымский скоро учнет писаться подданным царским»[313].

Соответствующие сообщения через иностранных резидентов в ставке главнокомандующего и в Москве были направлены в другие европейские государства[314]. По возвращении Мазепы в его ставку Батурин о намерении российских войск «Крим зносити спосполу» записал Р.О. Ракушка-Романовский (знаменитый «Самовидец»). О походе армии Голицына