крепостей, ставящих под угрозу покорения России само Крымское ханство. Но и этого было мало дворянству: ведь Дикое поле еще долго пришлось бы осваивать, заселяя пустоши, смиряя тамошних свободолюбивых земледельцев и промысловиков.

Иное дело – старые добрые христиане-земледельцы, в большинстве своем славяне, восточной части европейских владений Османской империи. Их освобождение от турецкого ига – гораздо более тяжелого, чем российское крепостничество, как подчеркивал Лызлов в «Скифской истории», – манило дворянство, доводя изрядное число дворян до потери здравого рассуждения. Призрак креста над святой Софией Константинопольской, мечтания о проливах[251] укрепились с этого времени на столетия в «верхах» русского общества.

Новая русско-турецкая война: политика и общественное мнение

Противоречие между желанием, основанным на внутренних потребностях, и реалиями окружающего мира, с которыми обязаны были считаться политики, в 1680‑х гг. расширялось, драматически трансформировав представления современников и потомков о целях и результатах Крымских походов. Именно в ходе новой войны с Турцией и Крымом окончательно вызрела историческая концепция активного участника походов – стольника Андрея Ивановича Лызлова.

Значение южного фронта

Активное участие Лызлова в Крымских кампаниях 1687 и 1689 гг. превосходило обычные требования к службе стольника. Оба тяжелых похода в Дикое поле он провел при главнокомандующем В.В. Голицыне в чине ротмистра у стряпчих (младших чинов Государева двора), которые сопровождали князя также до и после окончания кампании, оставаясь в строю дольше других[252]. Мало того, осенью 1687 г. стольник не опочил от трудов, но поскакал в Киев с «золотыми» – наградными знаками боярину и воеводе И.В. Бутурлину. С конца 1687 по весну 1689 г., когда армия отдыхала, Андрей Иванович продолжал службу при Голицыне, четырежды выезжая в Малороссию для важных переговоров с новопоставленным гетманом И.С. Мазепой (№ 13).

Не только Лызлов – значительная часть дворян и немало представителей других слоев общества придавали Крымским походам огромное значение, отвечавшее представлениям россиян о настоятельных внешнеполитических задачах державы. Это хорошо прослеживается при изучении всего комплекса российских исторических сочинений конца XVII в.

Результаты исследования позволяют прийти к выводу, что южное направление внешней политики было в 1680‑х гг. важнейшей сферой интересов представителей всех сословий, и прежде всего дворянства. Не все, подобно Игнатию Римскому-Корсакову в его Летописном своде или составителю Летописца 1686 г., уделяли основное внимание проблемам борьбы Русского государства с османско-крымской агрессией в XVI–XVII вв., однако история православно-мусульманских отношений вызывала заметный интерес у всех без исключения общерусских летописцев.

Современники пристально наблюдали за событиями на юге Российского государства, записи о которых составляют значительную часть общерусских сведений даже в городских и провинциальных летописях. В более острой форме южное направление дипломатических и военных усилий государства выделялось в публицистических сочинениях, как малороссийских, так и московских. Оно не просто превалировало над всеми иными внешнеполитическими проблемами, но было единственным, вызывающим столь острый общественный интерес.

Так, тонкая дипломатическая игра, которую правительство Софьи – Голицына блестяще провело со странами – участницами Балтийского конфликта, добившись продления перемирия со Швецией без юридического признания ее захватов и зарезервировав образование русско-франко-датской антишведской коалиции[253], вовсе не отражена современными авторами. Запись о «подтверждении» мира со шведами в 1680‑х гг. появляется лишь в сочинении 1710 г.[254]

О важных переговорах с Цинской империей и подписании Нерчинского мирного договора сообщают хорошо осведомленные редакторы Сибирского летописного свода 1680‑х и 1689–90-х гг., писавшие буквально во время событий. Особо следует отметить, что составитель Головинской редакции 1689 г. был близок к Тобольскому воеводе А.П. Головину, отцу великого и полномочного посла Ф.А. Головина, и ведал многие детали переговоров в Даурии[255]. Однако эти события не упоминаются в сочинениях других авторов (включая митрополита Сибирского и Тобольского Игнатия), все внимание которых было сосредоточено на юге и западе Российской империи.

Вечный мир и Священный союз

Развитие южного направления внешней политики, как объяснялось в Летописце 1686 г., было теснейшим образом связано с решением польского вопроса. Разумеется, урегулирование отношений с Речью Посполитой на основе сохранения за Российским государством отвоеванных в тяжелой борьбе земель Малой и Белой России имело и большое самостоятельное значение. Однако логика решения давнего спора о принадлежности Киева и ряда других городов определялась в 1680‑х гг. именно нараставшей заинтересованностью короля и магнатов в военной помощи со стороны России против турецко-татарского натиска на их собственные владения[256].

Стольник М.Ф. Шайдаков писал о посольских съездах с 1683 г.[257], но остальные авторы сосредоточили внимание на переговорах в Москве 1686 г., когда был наконец подписан договор о Вечном мире. Большинство русских и малоросских летописцев отметило значение долгожданного умиротворения соседних славянских государств[258], о котором широко извещали объявительные и богомольные грамоты правительства и патриарха, призывавшие торжественно отметить это событие[259].

По-видимому, популяризировался и сам текст договора о Вечном мире, процитированный в Летописце 1686 г. и отраженный Летописцем А.Я. Дашкова[260]. В договоре подчеркивалась мысль, что польский король чуть не даром «уступил» России спорные территории Малой и Белой России; лишь в самом конце сообщалось, что Великая Россия обязалась вступить в антитурецкую Священную лигу[261]. Эта особенность соответствовала потребностям обоих правительств, не желавших делать особенно заметным вынужденный характер взаимных уступок: территориальных с польской стороны и политических – с российской.

Как бы то ни было, правительство регентства царевны Софьи получило хорошую основу для пропаганды своих успехов; даже весьма осведомленные в дипломатии авторы – составитель Летописца 1686 г. и думный дворянин А.Я. Дашков – не упоминали вовсе об обязательствах России. На второй план вступление России в Священную лигу было отодвинуто и в «Сказании» о Крымском походе, написанном нидерландским резидентом в Москве Иоганном Вильгельмом фан Келлером осенью 1687 г. по заказу и в соответствии с позицией Посольского приказа[262].

Между тем бывший генеральный подскарбий, стародубский священник Роман Ракушка-Романовский (и вслед за ним Г. Грабянко) отметил, что польское правительство пошло на заключение Вечного мира лишь в связи с острой необходимостью вовлечения России в войну с Турцией и Крымом, «що цесар подтвердил, за изволением папежским, жеби за одно на турки и татар войну поднесли, оставивши згоду» (установив согласие)[263].

Главным результатом Вечного мира назвали военный союз России с Империей, Польшей и Венецией два немецких автора, сочинения которых в русском переводе переписывались в патриаршем скриптории, причем первый из них утверждал, что российские государи «от различных, как от цесарских, так и от полских послов призваны суть к приступлению в тогдашний союз против наследнаго неприятеля и к пременению перемирья в Вечный мир с короною полскою,