— Первый — Пятому.

— Все норм, — приглушенно сказал Ахмет. — Троих… того.

— Третий — Первому! Готовы!

— Вас понял… — Хазим прикрыл глаза набрякшими веками, чуя, как душит горячая кровь, и перещелкнул тумблер. Каркнул заветное: — Всем! Огонь!

Минометчики из его группы мигом ожили. Первая мина канула в ствол…

Хлопнуло по ушам, а боеприпас взвился по крутой дуге. Второй ушел — все разом пригнулись. Третий… Четвертый…

— Всё! — резко выдохнул Хазим. — Сэм, «подарок» в ствол — и уходим!

Сэм, черный как сажа, сверкнул белыми зубами, и сунул в миномет плитку «си-четыре» с примотанным взрывателем. Две минуты в их распоряжении…

Очередь из автомата оглушила и опрокинула Татаревича. Мелькавшие пятнистые фигуры едва узнавались, всё плыло перед глазами, а в груди плеснулась резучая боль. Вдали глухо бухало…

…Хазим ощутил себя лежащим на траве. Рядом маячила облупленная стена часовенки. Как злой дух, возник громила в полном боевом, следом материализовались еще трое, пощуплее. Самый худой, наставив на боснийца свой автомат, взвизгнул:

— Встать!

— Чертям привет передавайте, ребята, — ухмыльнулся Татаревич, пуская розовые пузыри.

Ствол миномета рванул, как снаряд, сметая троицу автоматчиков. Осколки провыли над Хазимом, и он возвел глаза к небу:

— Да, вроде, и не к чему уже, Господи… Но все равно… Спасибо…

Босниец ощутил умиротворение и благодать. Он же всё видел — мины падали кучно, накрывая цель… Шатры вздувались, лопались, опадали, а тяжелые клубы газа свивались в убийственное облако — оно расплывалось, мгновенно отнимая жизни.

'Засмотрелся… — подумал он с мимолетным огорчением. — Вот и утратил бдительность… Ребят жалко… — веки с трудом поднялись, открывая глазам бледно-синее небо.

«Гайда… Амира, доченька… Скоро свидимся…»

* * *

«Лендровер», угнанный у офицеров почетного эскорта, домчался с дрифтом, звеня поршнями. Ахмет выпрыгнул, кинулся к товарищу, падая на колени, и засмеялся хрипло:

— Живой! Ты живой!

— Нет… — прошелестел ответ. — Как… там?

— Всех положили, Хазим! Всех! Наповал!

— Это хорошо… — выдохнул Татаревич, и умер.

Глава 8

Понедельник, 20 октября. День

Москва, улица Мосфильмовская

В павильоне скучились потёмки, изрезанные лучами на тени, недвижные и шатучие. Уютный, теплый полумрак наполнялся отголосками — лексемы, то высокие и звонкие, то глухие и низкие, но одинаково невнятные, сливались в живое шумство.

Павлов поманил меня за собой, и мы на цыпочках поднялись по гулкому трапу на узкий балкончик с дырчатым полом, заставленным «юпитерами». Осторожно переступая вязки кабелей, я бочком протиснулся в закуток, откуда открывалась вся съемочная площадка, ограниченная декорацией — полукруглой переборкой звездолета. На ее фантастическом фоне толклись и Рита, и Талия с Инной.

А над площадкой, прямо напротив «нашего» с Павловым балкона, упруго покачивался мостик, изображавший верхнюю палубу — там топтались Саша Дьяченко, игравший Дива Симбела, инженера-пилота, и Фриске в роли Менты Кор, второго астронавигатора. Ослепительно улыбнувшись, Жанна помахала мне рукой и даже подпрыгнула, отчего мостик угрожающе заколыхался.

Я отзеркалил ее улыбку. Мы с Леей на днях пользовали «темненькую из 'Блестящих». В четыре руки «сварили» рак мозга, а после я лечил Жанну от бесплодия…

Гладить стройные бедра красотки занятие приятное, но не самое легкое — ладони Фриске лежали у меня на плечах, и я чувствовал, как вздрагивают тонкие пальцы. Всё ближе, ближе к моей шее…

Спасибо Лее — она заняла оборонительную позицию у меня за спиной, «чтоб эта не полезла с обнимашками!» Так, вот, и выстоял…

— Приготовились! — гулко разнесся голос режиссера, усиленный мегафоном. — Мото-ор!

— Есть мотор…

— Сцена три — «Перед стартом». Кадр два, дубль один!

— Камера!

— Есть!

— Начали!

…Рита стояла в спокойной подтянутой позе, с бумажной книгой в руках. Суровая смелость выражалась во всей ее гибкой фигуре, одетой в свободные брюки и обтягивающую блузку с засученными рукавами. Только толстый сигнальный браслет выше локтя левой руки выдавал в ней звездолётчицу.

Она смотрела поверх книги, крупные пряди густых волос спадали на нахмуренный в усилии мысли лоб. Та же напряженная дума отражалась в скорбном изгибе полных губ и черточках вокруг глаз.

Коротко вздохнув, Рита отложила книгу на чехол машины для чтения, и огляделась. В круглом зале, тоже по центральной оси корабля, прямо под пилотским сфероидом, уже собирался экипаж. Ожили циферблаты дублерных приборов, и в тот же миг из люка в потолке скользнул диск, спустивший Менту Кор и Дива Симбела.

Тихо запела настроенная на си бемоль струна ОЭС, озвучивая, что охранители электронных связей работают в штатном режиме. Звездолет более не требовал внимания и шел по заданному курсу в направлении галактического полюса.

— Красное солнце Торманса находится в созвездии Рыси — темной, бедной звездами области… — нарушила Фай выжидательную тишину, оборачиваясь к огромному экрану. На его вогнутой черноте круглился Торманс — шар густо-синего цвета, местами — фиолетового. Под ним, едва заметный, плыл пепельный диск спутника. — Такой запечатлела планету чужая экспедиция с планеты в созвездии Цефея. Видите? Под алым солнцем нет зелени, вся растительность — коричневого цвета…

В разрывах облаков рябили свинцовые моря, желтели хребты, стелились шоколадные равнины с пыльными пустошами и черными зигзагами рек.

— Здесь должны отсутствовать резкие перемены климата, землетрясения или ураганы, которые нам пришлось так долго смягчать, — немного важничая, как будто изображая более солидного ученого, заговорил Лёша Комашко, он же Тор Лик, астрофизик и планетолог. — Если так, то на Тормансе жить легко!

— По-видимому, вы правы, — согласился Гриф Рифт, командир звездолета. Его мужественное, словно рубленое лицо затвердело в выражении хмурой заботы. — Но зачем же тогда Торманс? Может быть, состояние планеты не так уж плохо и учитель Фай Родис только воскресил миф прошлого? Говорили, что он чересчур смело наименовал планету, основываясь лишь на предварительных данных. Орбитальные демографические профили экспедиции цефеян показали численность населения порядка пятнадцати миллиардов человек. Оборот водной массы и характер рельефа свидетельствуют о невозможности процветания столь большого числа людей. Избежать голода можно, если на планете открыт или принят по Кольцу аутотрофный синтез пищи, минующий посредство организмов высшего порядка. С Великим Кольцом они не сообщаются, а отказ в приеме чужого звездолета целой планетой говорит о существовании замкнутой централизованной власти, для которой невыгодно появление гостей из космоса. Следовательно, эта власть опасается высоких познаний пришельцев, что показывает низкий ее уровень, не обеспечивающий должной социально-научной организации общества. Никто другой не ответил на