Мэри сложила обновки в большой деревянный чемодан и спрятала его под кроватью. Разгладила простыню, постелила одеяло так, чтобы на нем не осталось ни складочки, села на краешек постели и стала ждать, пока женщина уйдет. Когда та удалилась, Мэри повернулась к сестренке, взяла ее за руки, подняла и покрутила перед собой, внимательно осматривая.

– Какая ты красавица! – ласково заметила она и нагнулась, чтобы поцеловать Лотти в щечку.

Сестренка расплылась в улыбке и зарделась.

– Правда?

– Правда-правда!

– А ты прям настоящая леди! – в свою очередь восхитилась Лотти, глядя на сестру.

– И это все теперь наше, представляешь! – просияв, воскликнула Мэри.

– Мне было так грустно, когда мама нас тут оставила, – начала Лотти и сглотнула. – Я не понимала зачем. А теперь думаю: может, она знала, что о нас тут хорошо позаботятся.

Улыбка Мэри померкла. Она не собиралась так быстро прощать маму, которая вот так просто бросила своих девочек. Оставить родных дочек ради мужчины и его ветхой, полной крыс квартирки – это ж надо!

– Мне все равно, как там мама, и говорить о ней я не хочу. Теперь у нас вдоволь вкусной еды, новые наряды, впереди нас ждет путешествие. Вот о чем все мои мысли. И ты тоже думай только об этом. Про маму забудь: ей нет дела до нас, она даже нашу семью сохранить не захотела. Зато мы есть друг у друга, и так будет всегда. – Она прижала Лотти к себе.

Сестренка опустила голову на худенькое плечо Мэри.

– Наверное, следует возненавидеть маму. Я постараюсь, если ты так хочешь.

Мэри вздохнула:

– Нет, не хочу. Хотя сама ее ненавижу и ты тоже имеешь полное право. Но не мне решать, кого тебе любить, а кого – нет.

– Как ты думаешь, она к нам приедет? – спросила Лотти, подняв голову и заглянув сестре в глаза.

– В колонию-то? – Мэри не хотелось отвечать на этот вопрос. Она знала, как сильно Лотти хочется, чтобы мама выполнила обещание.

Глаза малышки лучились надеждой.

Мэри не понимала, как мама вообще могла их бросить. Вот так взять и уйти, даже не оглянувшись. Сестренка смотрела на нее, широко раскрыв глаза и слегка надув розовые губки. На ее лице читалось столько веры, что в горле у Мэри встал ком.

– Не знаю. И мне все равно.

* * *

Через три недели за ними снова приехал автобус. Все это время они играли в огромном саду при доме Джона Ховарда Митчелла и досыта ели всякие вкусности, их холили, причесывали, купали и одевали заботливые работницы поместья; словом, то были райские деньки. Но им пришел конец. Грустно было прощаться с полюбившимся местом.

Некоторых ребят до отъезда навещали мамы и папы. Те, кому приходилось прощаться с близкими ради программы «Один родитель», уже не веселились и не смеялись: у них были красные от слез глаза, они то и дело шмыгали носом, а с лиц не сходило угрюмое выражение. Но всех этих мальчишек и девчонок ждало семейное воссоединение. Во всяком случае, таким был план. А вот их с Лотти мама не приедет. Мэри и не думала, что сможет разочароваться в матери еще больше, но мысли об этом проходились ножом по сердцу.

Мэри с Лотти подолгу просиживали в библиотеке с книгами в руках – правда, не обращая никакого внимания на слова на страничках: Мэри читать не умела, а Лотти вообще не знала ни одной буковки. Когда распахивалась входная дверь, сестры вытягивали шеи, чтобы увидеть, кто там пришел, уж не мама ли. Но появлялись то полные женщины в светло-коричневых одеяниях, то юные девушки в цветастых платьях и с ярко-розовыми губами, то жилистые мужчины в одежде фабричных рабочих, то сутулые господа в костюмах. А вот женщина, которая столько лет была их единственным родителем, так здесь и не появилась.

Печальный взгляд Лотти навлекал на Мэри кошмары, заставлявшие девочку ворочаться и метаться в кровати по ночам. Сестренке мама по-прежнему была очень нужна, а вот Мэри еще несколько лет назад поклялась, что ей-то никто не нужен, а особенно женщина, которой стакан виски важнее собственного ребенка. Лотти же видела мать в другом свете, точно через розовые очки: она подмечала ее недостатки, но верила, что мама любит своих дочурок вопреки всему. И в этот раз сдержит свое слово, даже если раньше такое за ней не водилось.

Мэри твердила себе, что ей все равно, но пустота внутри ширилась день ото дня, пока не пробурила внутри зияющую дыру, а чем ее заполнить, девочка не понимала. Хорошо, что рядом были Лотти, Гарри и Дэйви. Четверо воспитанников быстро сдружились и любую свободную минутку проводили вместе – резвились на солнышке, а когда начинался дождь, играли в прятки. Но теперь пришло время прощаться с временным убежищем. Впервые Мэри захотелось провести всю жизнь на одном месте, рядом с одними и теми же людьми и никуда не уезжать. Увы, это было невозможно.

Они передали багаж водителю и сели в автобус. Согнувшись пополам и держа в зубах сигарету, шофер убрал чемоданы один за другим в темное чрево автобуса. Мэри и Лотти уселись рядышком и стали смотреть в окошко на огромное поместье, которое три недели назад так их напугало, а потом стало для обеих домом, которого они прежде не знали. Последней в салон вошла миссис Ханнити. Она с ворчанием уселась на свое место и поправила шляпку. Автобус, рыча и поскрипывая, покатил по извилистой подъездной дорожке. Мэри обернулась и бросила последний взгляд на особняк, где она узнала, что такое тепло, сытость и забота.

Они въехали в Лондон, чуть позже нырнули в туннель Блэкуолл и пересекли Ист-Энд. Сестры прижались носами к оконному стеклу, жадно рассматривая знакомые виды и прислушиваясь к родным звукам. Мэри думала о том, что, возможно, никогда уже сюда не вернется, и в горле стоял ком. Лотти тихо шмыгала в рукав.

А вскоре на горизонте, словно мрачный страж, проступил порт Тилбери. Мэри нагнулась пониже, чтобы урывками рассмотреть его в водительское окно. Автобус сбавил скорость и, подрагивая и вихляя, покатил по гравию у самого края дороги, а потом остановился. Дождь забарабанил по крыше. Дети потянулись к дождевикам и стали молча их натягивать.

Мэри помогла Лотти одеться, и сестры следом за другими ребятами выбрались из автобуса. Гарри тихо замыкал шествие. Последние дни он стал неразговорчивым. Мэри заметила, что его тоже никто