— Скоро его халмер будет.

И действительно, преследуемый олень всё чаще и чаще проваливался в снег, оставляя на острой корке наста отпечатки шерсти и крови.

— Его шибко ноги ранил, совсем халмер будет, — пояснил каюр, показывая на пятна крови.

Обогнув огромный гидролоколит, мы увидели волков, сгрудившихся вокруг оленя, видимо ещё живого, так как волки то отскакивали, то снова набрасывались на жертву. Пяк остановил наших испугавшихся оленей и, схватив карабин, стал стрелять в волков. Я последовал его примеру. Волки, не желая расставаться с добычей, не убегали. Но вот один из них пополз на брюхе в сторону, еле волоча ноги. Тогда, поняв наконец опасность, волки кинулись в разные стороны. Наши олени упирались и не хотели идти дальше, и только когда звери были совсем далеко, мы подъехали к растерзанному животному. Я пристрелил смертельно pаненнoro волка, а Пяк стал снимать с оленя шкуру и разделывать мясо. У оленя было перегрызено горло и вырвано мясо на задних ногах. Опоздай мы ещё минут на пять — от него, кроме рогов и костей, ничего бы не осталось. Погрузив на нарты шкуру и часть мяса, не повреждённого волками, мы зарыли все остатки поглубже в снег и поехали по своему маршруту дальше на запад.

Уставшие олени бежали тише, часто шли шагом. Наст за день ослаб и во многих местах не выдерживал их веса.

Добравшись до узкой долины, по которой, должно быть, летом протекал небольшой ручей, мы увидели на самом её дне редкий чахлый лесок.

— Олень не терпит, чай надо пить, — решительно заявил Пяк, останавливая упряжку.

Я разгрёб снег, а Пяк развёл костёр и повесил над ним котелок. Когда снег растаял, ненец бросил в воду несколько кусков мяса, а я добавил соли.

Олени стояли, понурив головы, потом легли. Мне было жаль животных, ведь они до конца пути будут голодными — пастбища здесь не было, да и на поиски под снегом ягеля нужно много времени.

Закусив сочным мясом, мы ещё долго сидели у костра. Потом снова поехали на запад.

К вечеру мы уже увидели на горизонте полоску леса. Но неожиданно навстречу нам стали надвигаться чёрные тучи. Быстро темнело. Олени еле плелись и часто останавливались — Пяк был хорошим каюром и жалел их. Посреди тундры нас окутала тьма, и мы словно растворились в чернилах. Уже не видно было оленей, и только тяжёлые вздохи их да поскрипывание полозьев среди абсолютной тишины напоминали, что они рядом и мы куда-то едем.

Мне было непонятно, как Пяк ориентируется без дороги, без ветра, в кромешной тьме.

— Может, переночуем? А то заблудимся, — предложил я ему.

— Терпит, терпит, скоро палатки будут, — успокоил он.

Ехали ещё час. Мне не раз казалось, что мы движемся назад, а то куда-то в сторону.

— Дым пахнет, — сказал каюр.

Я стал усиленно тянуть носом, но дыма не почуял.

Ехали ещё долго, и вдруг до нас донёсся лай, а потом я увидел вылетавшие из трубы искры. Нарты круто покатились под гору и остановились.

Было уже заполночь, в лагере давно все спали, но собаки неистовым лаем разбудили людей и в одной палатке появился свет, проникая через полотно. Вышедший из палатки человек мелькнул в полосе света и снова исчез в темноте. Только по голосу я узнал, что это был начальник партии Моргунов. Ноги мои от непривычки к долгой езде затекли, и я, кое-как разминаясь, доковылял до палатки.

После темноты даже керосиновая лампа слепила глаза, утомлённые за день сверканием снегов.

— Не ждали? — спросил я Моргунова.

— Почему же? Мы начальству всегда рады, — возразил он. — Сейчас накормим. Устали, наверно.

Кроме Ивана Ивановича, в палатке спали ещё двое, и, как мы ни старались говорить потише, они проснулись. Первым вылез из спального мешка старший инженер партии Лавров. Недавно в Уренгое он отпраздновал своё пятидесятилетие, но его силе и выносливости завидовала молодёжь. Это был железный человек. Даже его лицо с резкими чертами, загорелое и обветренное, казалось отлитым из бронзы. Лавров крепко пожал мне руку и подбросил в потухшую железную печку сухих дров; сам он, видно, не замечал холода, хотя был в одной рубашке. Третьим в палатке был радист Чертков, недавно списанный с торгового судна; он упросил взять его в экспедицию и заслать как можно дальше, где нет водки и других соблазнов.

— Почему так задержались? — спросил Лавров, раскуривая трубку.

— Да вот оленя Пяк догонял. — И я рассказал историю с волками.

— Это, наверное, наш олень, мы его три дня назад в тундре бросили, он ложился и не мог идти, — пояснил Моргунов.

— Может, и ваш, — согласился я. — Завтра оленеводы по шкуре узнают. А Пяк им всё расскажет.

Спать легли, постелив на пол брезент и оленьи шкуры, когда уже начало светать. У меня болели глаза, и я долго ещё ворочался, вспоминая события длинного дня.

— С чего же нам начать? — спросил меня утром Лавров.

— Начинайте обстраиваться, — посоветовал я ему и Моргунову. — Если есть подходящий лес, стройте дом, склад, баню.

— А как же с трассой? Ведь с первого мая, по приказу, нужно начинать изыскания, — забеспокоились они.

— Что же вы в таком снегу будете мучиться? — посмотрел я на них.

— Да, снегу много, ещё не таял, — подтвердил Лавров.

— Лыж хватит? — повернулся я к завхозу.

— У всех по одной паре, четыре уже сломаны, — ответил он.

После короткого обсуждения решили в первую очередь заняться строительством, — а чтобы застраховать себя от неприятностей за неисполнение приказа, Лавров в это время проложит километров пять хода со съёмкой местности по долине реки Ево-Яха.

Мы ещё раньше все пришли к единодушному мнению, что трассу для железной дороги на таком огромном пространстве можно правильно проложить, только имея хорошие карты. Таких карт не было. Имевшаяся