главе с князем Мироном Шуховским и войском в двести человек, снабдив отряд достаточным боевым и продовольственным припасом. В Обской губе суда разбило штормом, и экспедиция, высадившись на берег, вынуждена была зимовать. Прикочевавшие зимой к их стоянке «самоеды» (то есть ненцы) с оленями предложили перевезти груз ближе к реке Тазу; войско шло на лыжах. В пути на русский отряд напали, по-видимому, какие-то другие ненецкие роды и разгромили его. Где случилось это — неизвестно; некоторые историки предполагают, что разгром был учинён по наущению русских торговых людей, не желавших попасть под контроль московских приказов. Предполагают также, что остатки экспедиции всё же добрались до места, на реку Таз.

В 1601 году новая экспедиция из Тобольска и Берёзова — триста человек с пищалями, запасами пороха, ядер и свинца — вышла водой на реку Таз. «Путь туда был труден и прискорбен и зело страшен от ветров». В двухстах километрах от устья был заложен город; название «Мангазея» стали относить к нему.

В 1625 году Мангазея была уже обнесена стеной в полторы сажени высотой, с пятью башнями высотой от трёх до четырёх саженей. На башнях были установлены пищали с запасом ядер. Внутри города находились две церкви, воеводский двор, съезжая изба, гостиный двор, торговые бани, амбары, лавки, тюрьма и хаты местного населения и гарнизона. В Мангазее ежегодно устраивалась ярмарка, после которой торговые и промышленные люди возвращались на Русь.

Основание на Дальнем Севере русского города имело целью не только подчинить центральной власти купцов, воспрепятствовать беспошлинной торговле, но и предотвратить возможность захвата торговли пушниной на Севере англичанами и голландцами. Город этот должен был также стать опорой дальнейшего освоения северо-востока. От Мангазеи русские казаки в 1610 году дошли до устья Енисея, проникли на реку Пясино и в 1632 году на Лене основали Якутский острог — нынешний город Якутск.

Но через сорок пять лет существование города Мангазеи прекратилось. С 1641 до 1644 года в Мангазею не пришло ни одной кочи с хлебом, все они были разбиты бурями в Обской губе, и в городе «настал великий голод». К довершению несчастья, в 1643 году он почти весь сгорел. Оставшиеся жители и мангазейский воевода переселились в Новую Мангазею или Туруханск (нынешний город Туруханск стоит в другом месте, в устье Нижней Тунгуски, где когда-то мангазейцы построили село Монастырское). Причина быстрого падения Мангазеи лежит в неудачном положении города относительно установившихся внутренних транспортных путей и в истощении пушных богатств края.

Так закончил своё существование самый древний город России за Полярным кругом.

Название города историки объясняют по-разному. Некоторые считают, что оно происходит от слова «магазин», то есть склад для пушнины и для русских привозных товаров, которыми торговали с племенами, живущими по рекам Пур и Таз. Другие утверждают, что по этим рекам и Енисею кочевало несколько родов «самояди», называемых Макасе — или, в русском произношении, Мангазея. Однако документы подтверждают, что, кроме родов Макасе, в ясачных книгах Мангазейского уезда встречается слово Мангазея, как наименование рода, к которому в 1629 году было причислено пятьдесят ясачных людей.

Но не так важно это, как то, что Крайний Север был известен русским гораздо раньше, чем средняя или южная часть этого края. Снаряжаемыми из Мангазеи группами уже в 1632 году были обследованы огромные пространства на восток. К этому времени русские люди уже прошли до устья Лены и до Нижней Тунгуски. Но историческая и экономическая роль Мангазеи, при всём её блеске, была слишком кратковременной. Мангазейская пушнина пополнила казну русских царей, помогла созданию на берегу Белого моря слоя богатых и зажиточных крестьянских и купеческих семей, — но на этом экономическое значение Мангазеи исчерпалось. Для дальнейшего открытия и освоения Западной Сибири путь на Мангазею послужил лишь временно; выйдя к верховьям Оби, к Енисею и Лене, русские землепроходцы и «промышленники» забросили мангазейский северный путь.

Мангазея давным-давно сошла с географических карт в той части Сибири, которая триста лет назад славилась своими неисчерпаемыми, как думали, богатствами. Не только до Октябрьской революции, но и в годы первых пятилеток, вызвавших неслыханную по масштабам и результатам исследовательскую деятельность в труднодоступных краях нашей родины, в этом отношении ничего не изменилось. Енисей с каждым годом раскрывал свои прежде неведомые богатства, а Таз и Пур, как в старину, оставались окружёнными никому не ведомыми землями.

После моего упоминания о Мангазее мы с Рогожиным долго молчали, каждый думая о своём, а вернее, об одном, хотя, может быть, и каждый по-своему. Сколько мужества, труда было затрачено тогда, сколько принесено жертв! И вот через сотни лет здесь снова требуются жертвы, труд и мужество. Что это даст нашему народу?

Уренгой с каждым днём пустел. Уходили олени, уезжали и улетали люди на трассу. Улетел и Рогожин в верховье Варка-Сыль-Кы. Оставалось отправить в тундру одну лишь партию Хмелькова.

Дел в Уренгое теперь было мало, и я решил поехать вместе с этой партией до её участка, а потом дальше, в партию Моргунова, которая уже находилась в верховьях реки Ево-Яха.

Выехать решили ранним утром, чтобы добраться до места и установить в этот же день палатки. С вечера мы загрузили нарты, а пастухи подогнали оленей с дальних пастбищ поближе к фактории.

Поднялись все с рассветом, но ненцы долго ловили и запрягали оленей, а потом долго пили чай, и мы отправились, когда над лесом уже поднялось яркое солнце.

Аргиш из тридцати нарт вытянулся через всю реку Пур, направляясь на левый берег. За рекой ехали поймой, поросшей лиственницей и берёзой. Но пойма вскоре кончилась, и мы попали в голую тундру, сверкающую белизной снега.

Мороз пощипывал щёки, хотя был конец апреля и ярко светило солнце.

Мы с Пяком ехали на легковой нарте, заряженной пятью крупными, сытыми оленями. Впереди нас шла тяжелогружёная нарта. Её тащили два оленя, привязанные верёвками за шею к нарте, идущей впереди с таким же грузом и тоже с двумя оленями, — а те были привязаны уже к легковой нарте с четырьмя оленями, управляемыми каюром. Так весь длинный обоз был разделен на звенья: легковая нарта с каюром, а за ней по две или по три грузовых нарты. Если олень грузовой нарты оступался или опаздывал бежать вслед за передним, верёвка натягивалась и передняя нарта тащила его за шею.