Только здесь, у Полярного круга, можно понять, какой это страшный бич для всего живого. По сравнению с этими комарами дальневосточная мошка не страшна.

Пасмурная погода с тёплыми дождями и грозами неожиданно сменилась жарким летом. Даже комары днём куда-то прятались. В один из таких жарких дней Марина заметила плывущую вниз по Пуру к фактории лодку. И как же мы удивились, когда встретили доктора Нину Петровну! Все были рады ей, а Марина так и бросилась в её объятия. Оказалось, что она уже давно плывёт из районного центра Тарко-Сале и по дороге посетила много чумов. Одета она была по-дорожному — в чёрные шаровары и куртку из замши. На голове был накомарник с волосяной сеткой, а на ногах — унты из гладкой кожи.

Пока мы с Волоховичем вытаскивали лодку, Нина Петровна растирала ноги, затёкшие от долгого и неудобного сидения в маленьком судёнышке. Белая шея Нины Петровны, резко отличавшаяся от бронзового, загорелого лица, была покрыта множеством мелких ранок от комариных укусов.

Здесь же, на берегу, Нина Петровна попросила меня организовать назавтра медицинский осмотр для всех работников экспедиции.

— А сегодня я займусь местным населением, — добавила она, поднимаясь на крутой берег.

Мы с Волоховичем забрали из лодки её нехитрый врачебный скарб с медикаментами и отнесли в наш домик.

Вода в Пуре убывала, обнажая огромные песчаные косы. На одной из них, выше фактории, Волохович выбрал место для посадки больших самолётов. Песок там был настолько плотный и ровный, что лётчикам оставалось только выложить посадочные знаки. Самолёты теперь прилетали из Игарки и Салехарда, делали съёмку местности и доставляли нам из фотолабораторий снимки и фотосхемы, которых мы с нетерпением ждали. С утра до ночи Болотов, Мальков и я сидели над снимками, изучая через стереоскопы местность, расшифровывая фотосхемы. Площади ягелевой тундры на них выглядели более светлыми, бугристая тундра темнее, а озера и реки совсем чермными. Мы научились читать эти фотосхемы так же легко, как любую карту.

Выбирая направление железной дороги на огромном пространстве, мы старались проложить её по долинам рек и ягелевой тундре, где местность не изрыта буграми пучения; судя по неоднократным исследованиям Болотова, грунт в таких местах почти всегда был песчаный.

На фотосхемах, составленных из отдельных снимков, километр за километром ложилась проектируемая железная дорога. После тщательного исследования каждого снимка они вместе с фотосхемами отправлялись в партии, куда их сбрасывали с самолётов. Получив такие материалы, наши изыскатели легко ориентировались на местности, прокладывая трассу. По этим же материалам наметили места строительства мостов через реки Надым и Пур, разместили станции и разъезды. Неясным оставался только мостовой переход через реку Таз, который должна была выбирать соседняя Енисейская экспедиция. По условиям местности их участка её руководители наметили строительство моста ниже устья реки Кыпа-Кы. По условиям же нашего участка трассу следовало прокладывать по правому берегу реки Варка-Сыль-Кы, на чём настаивал в радиограммах и Рогожин. Если будет принят вариант Енисейской экспедиции, то Рогожину нужно будет прокладывать трассу к Тазу по совершенно голой равнине, усеянной болотами, озёрами и бугристой тундрой, где совершенно нет леса и нет даже земли, пригодной для отсыпки насыпи.

Но Мальков стоял за вариант Енисейской экспедиции. Он брал линейку, делал вычисления, складывал цифры...

— Уважаемые товарищи, — (мы понемногу отучили его говорить «коллеги»), — ведь он короче варианта по Варка-Сыль-Кы на целых пять километров, — доказывал он. — А это в будущем даст большую экономию. Ведь каждый поезд будет проходить быстрее.

— А как и чем полотно дороги будем отсыпать, об этом вы подумали? — возражал ему Болотов. Вы видите, что делается на снимках? Одни болота да бугры пучения. А на них песочку не найдёте.

— Вы там ещё не были, — отмахивался Мальков.

— Я по фотоснимкам вижу. Был бы песок, так был бы и ягель или хоть какая-нибудь растительность, а здесь одна чернота, — ткнул главный геолог в фотосхему.

— Уважаемый товарищ! Не будьте так уверены. А в крайнем случае, если песка нет, людей хватит, чтобы любым грунтом отсыпать насыпь носилками.

— Да пойми же ты наконец! — вспылил геолог. — Такая земля, как там, наполовину смешана с водой и на носилках держаться не будет.

— На такой случай ведра есть, ими землю и с водой можно таскать, — невозмутимо возразил главный инженер.

— Вас бы заставить таскать, не то бы вы запели, — обозлился Евгений Петрович и отвернулся от Малькова.

— Вы, Лазарь Тимофеевич, не учитываете ещё одного очень важного обстоятельства, — вмешался я с возможным и, кажется, удавшимся мне спокойствием. — Ведь на железной дороге поселятся люди. Им, конечно, в лесу и у речки лучше будет, чем в тундре, где зимой метели, а летом не просыхает земля.

— Ну что же, с этим я отчасти согласен, — сказал он.

— А почему только отчасти? — вновь вмешался главный геолог.

— А потому, что наш героический советский народ нельзя запугать ни тундрами, ни метелями, — срезал его Мальков.

— Верно, — остановил я Болотова, готового снова вскипеть. — Но если бы вас, Лазарь Тимофеевич, назначить начальником станции вот сюда, где вы наметили станцию... Согласились бы вы прожить там хоть годика два? — посмотрел я на него.

— Не понимаю, при чём тут я? — пожал он плечами.

— Да так, к слову пришлось. А вообще, как говорит Татаринов, не мешает иногда ставить себя в положение тех людей, которые будут строить или эксплуатировать дороги по нашим проектам.

Мы помолчали.

Мне неприятно было разговаривать с главным инженером, и я не мог понять, кто он и чего хочет...

Но мне хотелось прийти к единодушному мнению, чтобы легче было отстоять вариант по долине реки Варка-Сыль-Кы.

Мальков походил вокруг стола и как-то нехотя сказал:

— Если в инженерном деле считаться со всеми, то лучше не быть инженером.

— С чем же инженер должен считаться? —