Селиванов с бригадами плотников соорудил на ряжах подмости из брёвен и шпал, проложив по ним рельсы с борта лихтера на берег. Осторожно спускали паровозы по рельсам, придерживая лебёдками и воротами.

Сам Селиванов двое суток не уходил с причала. Последний паровоз чудом не слетел в реку: под ним треснуло бревно в подмостях, он покачнулся, — но «братва», поддержавшая его расчалками, вовремя упёрлась, и паровоз проскочил роковое место. Если б не это, не миновать бы Селиванову нового «срока».

Когда разгрузка подходила к концу, Антонов снова прилетел на Таз. Он приказал раздать обещанную премию и велел растопить один паровоз.

— Но ведь дороги нет, куда же он пойдёт? — пытался удержать его начальник отделения.

— Пущай хоть посвистит, это нужно для мобилизации людей, — подтвердил своё распоряжение начальник строительства.

Вода в реке быстро убывала, и как только закончили разгрузку, лихтеры отвалили от причалов. Они стали разворачиваться вниз по реке и давать прощальные сигналы. В ответ им с суши просвистел паровоз. Заключённые все были на берегу, махали руками или угрюмо смотрели вслед им, уходящим на Большую землю.

Я ещё раз окинул взглядом заросший густым лесом берег и подумал: «Хорошо ещё, что мы отстояли свой вариант трассы. Ох, как трудно было бы им там, в голой тундре...»

— Когда поплывём вверх по Варка-Сыль-Кы? — спросил Рогожин. — Чем раньше, тем лучше, — ответил я.

Хотелось уехать как можно скорее, чтобы не видеть лагерных порядков. Но на катер собрались только к обеду; от строителей пришли прораб Селиванов и пять работников связи, которым нужно было познакомиться с участком Рогожина.

Небольшой «Ярославец» легко скользил вниз по Тазу, и через десять минут мы были в устье Варка-Сыль-Кы. В эту реку никогда не заходили моторные лодки. Стаи уток, гагар и лебедей поднимались с воды, но улетать не хотели, а тут же прятались у берегов в траву или подолгу бежали впереди катера. Рогожин показывал рулевому, где плыть, чтобы не попасть в глухие протоки и заливы.

Связисты попросили причалить к берегу. Селиванов пошёл с ними в лес, а моторист и Рогожин стали разводить костёр. Я решил попытаться наловить к обеду рыбы и, отойдя к заливу, закинул две удочки. По беспрерывным всплескам было видно, что рыбы в реке много. Клевали окуни, караси, и вытаскивал я их одного за другим. Вскоре вернулся Селиванов. Он достал из своего рюкзака самодельный большой крючок, привязанный к толстой бечёвке, и, надев на него пойманного мною карася, забросил в реку. Не прошло и пяти минут, как натянулась бечёвка. Селиванов потащил. Но тащил не он, рыба тащила его в реку. Я подбежал к нему и ухватился тоже за бечёвку. Рыбина рвалась, и нам приходилось быть начеку. Но вот, видимо, измотавшись, она стала сдаваться. Мы подтащили к берегу щуку, похожую на крокодила, с огромной пастью, чёрной спиной и злыми глазами.

Сварив уху из карасей и окуней, мы двинулись в путь, решив пообедать на ходу в катере, так как на берегу от комаров не было никакого спасения.

В партию приплыли, когда стало темнеть. На берегу стояли белые палатки, дымились потухающие костры. Причалили рядом с двумя лодками, в одной из них — она была наполовину затоплена — плавало много живых карасей.

Лагерь расположен был в довольно густом лесу. На ветвистых кедрах построили из жердей подобие нар. Оттуда доносились голоса.

— Что это? — поднял я голову, обращаясь к старшему инженеру партии Асмадулину.

— У нас называют их плацкартными местами, — засмеялся он и пояснил: — Вверху меньше комаров, вот люди и пристроились там спать.

— «Упадут», — подумал я.

Но Асмадулин добавил:

— Единственное неудобство: приходится привязываться к стволу.

А комаров действительно в лесу было ещё больше. Люди ходили в накомарниках и в плотной одежде.

Несмотря на поздний час, вся партия собралась на берегу. Даже обитатели «плацкартных купе» спустились на землю. Мужчины выгружали продукты, привезённые Рогожиным из Уренгоя, а две девушки — техники Лиза и Валя, — выловив плавающих в лодке карасей, пошли готовить ужин.

Достаточно было побыть несколько минут в партии, чтобы можно было безошибочно сказать, что это одна дружная семья.

Встретив нас радушно, они, не сговариваясь, занялись устройством нашего ночлега. Одни устанавливали палатку, другие тащили из леса жерди и хвою для нар, третьи разводили дымокуры и костёр.

Селиванов внимательно следил за всем происходящим.

Я спросил его:

— Нравится?

Подумав, он ответил, что труд свободных людей не сравнишь с трудом заключённых.

— Разумеется, — подтвердил я.

— Кроме того, — добавил он, — когда я работал ещё в Люберцах до тридцать седьмого года, где были свободные рабочие и хорошо зарабатывали, мы строили намного дешевле, чем на строительстве с заключёнными.

— Почему же? — удивился я. — Ведь содержание заключённых обходится дёшево.

— Это так только кажется, — возразил он. — Ведь заключённых нужно хоть как-то кормить, обувать, одевать и их нужно стеречь, и стеречь хорошо, строить зоны с вышками для часовых, кондеи, да и содержание охраны дорого обходится. А потом оперче, кавече, петече и прочие «че», которых, кроме лагеря, нигде нет... В общем, штат большой. Дрова, воду им возят, полы моют, бани топят опять-таки заключённые. Да мало ли что ещё нужно для живых людей?.. А сколько на колоннах и лагпунктах всяких дневальных, поваров, кухонной прислуги, водовозов, дровоколов, бухгалтеров, плотников, учётчиков и прочих «придурков», как их называют в лагере! Так что, если в среднем взять, на каждого работягу приходится полторы прислуги. А главное, охрана не может обеспечить фронт работы: то механизмы нельзя применять, а то десятникам и прорабам, тоже заключённым, просто из-за разводов, проверок и прочей кутерьмы некогда подумать об организации труда...

Селиванов хотел, видимо, ещё что-то сказать, но лишь махнул рукой.

Не прошло и получаса, как поставили палатку с нарами, а мы уже