Циркулярная пила была установлена на раме как обычно, а автомашину установили строго по направлению приводного ремня и по его длине. Кузов машины приподняли на колодки, чтобы задние колеса могли свободно вращаться, не задевая земли. После этого автомашину хорошо закрепили и на заднее колесо надели приводной ремень. Шофёр, заведя мотор и включив скорость, увеличивал или уменьшал подачу газа в зависимости от нагрузки пилы.

Лес заготавливали вверх по реке, на берегу глухого залива, где росла хорошая лиственница. Оттуда сплавляли его небольшими плотами к фактории.

У нас не было плотников, и пришлось пойти ещё на одно упрощение — строить здания в забирку. В строительстве таких зданий не требуется квалификации — нужно только владеть топором и иметь смекалку. По контуру здания через каждые четыре—шесть метров вкапывались столбы, в которых предварительно вырубались пазы шириной около десяти сантиметров и глубиной около пяти сантиметров. В угловых столбах такие пазы вырубались под девяносто градусов друг к другу, а в стеновых — с противоположных сторон. У заранее отёсанных брёвен запиливались конусы и обрубались так, чтобы толщина оставшихся прямоугольников соответствовала размерам пазов на столбах. Такие бревна укладывались между столбами с прокладкой мха.

На самом верху стен делалась обвязка из длинных брёвен, скреплявшая между собой столбы. Это была, пожалуй, самая трудная задача, так как в обвязке приходилось делать углубления для столбов, верх которых обделывался в виде толстых штырей.

Марина выбрала место для нашего домика на берегу Пура, недалеко от дома Вассы Андреевны. К Малькову, Болотову и ко многим другим сотрудникам прилетели жены, и они решили строиться рядом с нами.

Одну за другой вокруг фактории начали строить до двадцати полуземлянок. Опять до ночи горели дымокуры, пахло горелой хвоей.

Каждый вечер после работы я тесал бревна, ставил столбы с пазами и в них закладывал одно за другим бревна. Марина не покидала меня. Она подносила мох, раскладывала его на бревна, поправляла дымокур. Только поздней ночью мы возвращались уставшие в свой старый домик.

8

К середине августа строительство столбовой линии шло уже по всей трассе. Было приказано к зиме соединить Салехард с Ермаковом, чтобы все лагпункты на протяжении более тысячи километров имели телефонную связь.

К августу все наши партии построили в тундре временные площадки для самолётов ПО-2. Наши лётчики садились на этих площадках длиной всего сто пятьдесят — двести метров. Авиацией решили пользоваться и строители. В Уренгой прилетело ещё три самолёта, и теперь все пять ПО-2 с утра до ночи возили людей, проволоку, изоляторы. Отряды строителей были разбросаны по всей тундре. От их костров вдоль всей трассы начались пожары — горели подсохшие за лето торф и мох, горела ягелевая тундра. На сотни километров с запада на восток стлалась полоса дыма.

Нам с Болотовым приходилось каждый день бывать то в одной, то в другой партии.

Теперь рядом с партиями размещались заключённые с охранниками и прорабами. Они шли по пятам изыскателей, перетаскивая на пять—десять километров по тундре техническое имущество. Жили они в наспех построенных шалашах из веток и мха. Комары разъедали их тела, от болотной жижи не просыхала одежда. Охранники уже не ходили за ними, а только вечером вели им счёт. Для столбов местами совсем не было леса, и тогда заключённые уходили очень далеко и возвращались через два-три дня, таща тяжёлую ношу; но их было много, они спешили, чтобы до холодов вернуться на свои лагпункты, и каждый отряд продвигался в день по километру и больше. Появились первые могилы в бесплодной полярной земле. Их рыли в вечной мерзлоте неглубокими и засыпали, положив человека в чём был, без гроба.

Зима была близка. С севера потянулись стаи уток, гусей, лебедей. А вслед за ними надвинулись снежные тучи. Не успевшие улететь птицы прятались в прибрежной траве. Но зима здесь наступает не сразу, через день началась оттепель, и перепуганное племя крылатых снова заспешило на юг.

Мы уже заканчивали строительство своего посёлка и были готовы принять на зиму весь состав экспедиции. Пономаренко, руководивший строительной группой, ежедневно не без гордости докладывал: «Столовую откроем завтра», «Вечером будет электричество во всём посёлке». А на следующий день он сообщил: «Вечером будет кино, можно крутить хоть три картины».

К этому времени мы с Мариной переселились в новый дом. Там была крохотная кухня, столовая и спаленка.

К нам из главка должна была прибыть комиссия. Пономаренко готовился встретить её с шиком. В столовой стряпались пельмени. Теребили уток, куропаток, готовили печенье. Не в меру пылкого хозяйственника приходилось сдерживать.

Мне приказали встретить комиссию в Надыме — на границе участка нашей экспедиции.

Встречать комиссию мы вылетели с Волоховичем рано утром. Час летели над долиной Ево-Яхи, потом над водоразделом с Надымом. Под крылом проплывала голая тундра. Я смотрел на места, где не раз бывал летом. Здесь было всё знакомо, вплоть до каждого озера и гидролоколита. Мерно стучал мотор самолёта. Обозревая хмурый горизонт, я лениво думал: что нового нам скажут москвичи?

Но вдруг самолёт затрясло, мотор застучал, и вслед за этим всё стихло. Я почувствовал неладное и посмотрел на лётчика. Миша повернулся ко мне. Его лицо было встревоженным, но он нашёл в себе мужество даже пошутить:

— Спускайте лестницу, винт лопнул.

Винт вращался на малых оборотах, и я ничего не мог понять. Но как только лётчик дал газу, самолёт снова затрясло так, будто он вот-вот разлетится на части. Волохович опять выключил мотор.

До Надыма оставалось ещё больше ста километров. Казалось, уже нет никакого спасения. Я был уверен, что в этих буграх мы разобьёмся насмерть или искалечимся. Я подумал о Марине.

Тем временем самолёт продолжал планировать, и непривычная тишина действовала угнетающе. Чтобы не поддаться страху, я стал наблюдать за лётчиком. Он мельком взглянул на карту и, видимо, на что-то решившись, стал добавлять газу. Самолёт снова затрясло, но лётчик убавил обороты, и трясти стало меньше. Мы постепенно приближались к земле.

— В случае чего садись на болото, всё мягче будет, — посоветовал я Мише.

Он обернулся, но ничего